Читать книгу "Мировая история - Одд Уэстад"

Даже необратимые изменения сами по себе не гарантируют непосредственного отказа от веры в способность рода человеческого вытащить себя в конечном счете из свалившихся на него трудностей. Хотя, возможно, у нас уже не осталось никакого выбора, сама арена, на которой возможен человеческий выбор, то есть история как таковая, не исчезнет до тех пор, пока свое представление на ней не закончит все тот же род людской. Исчезновение человечества может произойти в силу стихийного бедствия, независимого от хозяйственной деятельности, но разглагольствования по такому поводу едва ли уместны, кроме как в ограниченном диапазоне случаев (например, если планету поразит астероид громадных размеров). Человеческое существо остается мыслящим и пользующимся рукотворными приспособлениями животным, и нам еще далеко от истощения потенциала человеческой изобретательности. Как тонко заметил один ученый, с точки зрения остальных живых организмов, человечество своей выживаемостью с самого его начала напоминает заразное заболевание. Что бы оно ни сотворило с остальными особями, тем не менее можно наблюдать, как человеческая способность к подчинению себе все и вся до сих пор принесла больше добра, чем вреда, подавляющей части рода людского, жившего когда-либо на нашей планете. Так пока все и остается, даже если наукой и техникой создаются некоторые новые проблемы быстрее, чем изобретаются их решения.

Могущество человечества почти неощутимо поощряло благодатное влияние предположений и мифов, ведущих начало от исторического опыта европейского либерализма, на другие культуры и на жизнеутверждающий подход к политике, даже в тисках самых недавних и суперсовременных проявлений действительности. То, что социальная адаптация, например, к мерам по противодействию глобальному потеплению обойдется большими издержками, сомнений вызывать не может, и справедливо задаться вопросом, готовы ли мы к ним без крупномасштабных страданий и принуждения силой? Однако мы полны веры в нашу коллективную способность сформировать политические решения, чтобы рассчитывать на широкое одобрение любых форм политического участия в таком деле. В наши дни во всем мире сформировались республики, и почти все их население говорит на языке демократии и прав человека. Наблюдаются широко распространенные усилия тех, кто готов пустить в ход разумное объяснение и утилитарный подход в деятельности правительства и администрации, а также множить модели учреждений, доказавшие свою рациональность в странах, где применяется европейская традиция. Когда темнокожее население шумно выступало против общества, где господство принадлежало белому человеку, но в котором оно само жило, его представители стремились реализовать ради собственной выгоды идеалы прав человека и достоинства, постепенно воплощенные в действительность европейцами. Представители совсем немногих культур, если такие вообще существуют, оказались в состоянии сопротивляться такой мощной традиции: китайцы склонили голову перед К. Марксом и его наукой задолго до того, как подчинились законам рынка. У каких-то народов сопротивление выглядело более успешным, чем у других, но практически повсеместно индивидуальность политических культур в той или иной степени сошла на нет. Реформаторам всегда с большим трудом давался выбор своего пути внутри господствующей западной политической модели. Существует возможность с известными издержками провести селективную модернизацию, но такой вариант всегда сопровождается неизбежными нежелательными побочными эффектами.

Для скептиков заметим, что нагляднейшие свидетельства неоднозначного исхода для обеспечения однородности социального благополучия в политической культуре следует искать в сохраняющейся живости национализма, ведущего наступление практически по всему миру последнюю сотню лет. Наш самый главный международный (это слово повсеместно считается наиболее важным) форум называется Организацией Объединенных Наций, а ее предшественник назывался Лигой Наций. Старинные колониальные империи распались на множество новых стран. Правителям многих существующих национальных государств приходится оправдывать свое существование перед национальными меньшинствами, тоже претендующими на статус самостоятельных наций, то есть на право отделения и самостоятельного распоряжения своей судьбой. Где активисты этих меньшинств вынашивают замысел раскола страны, к которой они принадлежат (это касается некоторых представителей басков, курдов и тибетцев, например), они делают это во имя пока недостижимой для них национальной государственности.

Нация, кажется, была особенно успешной в удовлетворении той жажды, которую не могли утолить другие идеологические наркотики; она великий творец современного общества, сметающий классы и религии, дающий чувство принадлежности и значимости тем, кто чувствует себя брошенным на произвол судьбы в модернизирующемся мире, в котором прежние связи исчезли.

Опять же, как бы ни относиться к неоднозначному восхвалению и порицанию государства как политического атрибута или идеи национализма, мировые политические воззрения по большей части сформированы вокруг изначально европейских концепций, пусть даже с оговорками и наведением тумана на практике, точно так же, как интеллектуальная жизнь в мире все больше вращается вокруг науки, зародившейся в Европе. Никто не станет отрицать, как мы видели это прежде в истории, что культурные заимствования происходят непредсказуемыми путями и чреваты поразительными последствиями. Перенимаемые у народов, изначально их сотворивших, такого рода понятия, как «государство» или «право человека на самоутверждение», произвели эффект, далеко выходящий за пределы намерений, предусматривавшихся теми, кто первыми сознательно поощрял одобрение принципов, по их представлениям лежащих в основе их собственного успеха. С внедрением новых машин, прокладкой шоссейных и железных дорог, освоением месторождений полезных ископаемых, открытием банков и газет общественная жизнь менялась таким образом, которого никто не мог пожелать или предвидеть, а также совсем не теми путями, которые для нее предусматривались. Телевидение теперь служит продолжению когда-то начатого процесса, оказавшегося необратимым. Некогда приемлемые методы и цели получили распространение, и затем началась не поддающаяся контролю эволюция.

Совсем не сложно себе представить, что идеи и технические приемы, изобретенные главным образом европейцами, обретут свою будущую глобальную форму в руках и умах народов, принадлежащих к иной культуре. На самом деле львиная доля информации, которой мы в настоящее время располагаем, служит указанием на такую вероятность, по крайней мере в некоторых областях человеческой деятельности. Большое дело последних 50 лет, как нам представляется, заключается в поступательном смещении богатства и влияния из Западного полушария в Восточное, ускоренном очередным экономическим кризисом. Ничего нового в истории человечества такое смещение не представляет. Во многих отношениях мы являемся свидетелями возвращения к ситуации, существовавшей до XIX века, когда Азия была безусловно самым плодотворным континентом на планете, хотя не всегда при этом самым передовым с точки зрения технического оснащения. И конечно же речь не идет о том, что Европа и различные ее порождения выпадут из контекста истории по мере ее развития. Однако пора бы уже готовиться к тому, что важными столицами будущей глобальной цивилизации станут Пекин и Дели, потеснив Вашингтон, Париж и Лондон.