Читать книгу "Я, ангел - Константин Аврилов"

Ангел Полтретьего изящно приподнял руку:

– Выпад: моя овечка – самое омерзительное существо. Врет матери, что работает допоздна, на самом деле – ходит на вечерние сеансы в кино!

Ответил Полвторого яростно:

– Туше: моя овечка – самое отвратительное создание. Врет подругам про многочисленные романы, на самом деле у нее не было мужчины более двух лет!

Удар был сильным, но Полтретьего устоял и перешел в контратаку:

– Моя овечка посещает сайты знакомств и уже назначила встречу втайне от матери!

– Хо-хо! – нагло воскликнул Полвторого. – Моя овечка собирается на отдых в Турцию и там подцепить, кого придется!

– Моя овечка готова бросить мать ради первого встречного!

– Моя овечка готова лечь в постель даже с уродом!

– Моя втайне копит деньги, чтобы сделать операцию по увеличению груди!

– Моя овечка покупает секс-игрушки!

– Моя занимается мастурбацией в ванне!

– А моя – пьет, когда мать уезжает из дома на выходные!

Бой выдался трудным, поединщики изображали тяжелое дыхание, но вмиг успокоились, обратив взоры надежд к рефери.

– Ну, как? – спросил Полтретьего с верой в беспристрастность.

– Кто победил? – добавил Полвторого.

Ангелы искренно ждали веского слова.

– Победа – это что? – уточнил Тиль.

– Ну, разумеется, чья овечка хуже! У того и победа.

– Так чья более ужасная, месье?

– Моя или Полвторого?

Нагло ухмыльнувшись, Тиль крикнул:

– Моя! – и сгинул.

Ярко-красное пятно обнаружилось среди рощицы слишком поздно. Настойчиво и беспрекословно подзывал начальственный пальчик. Подогнав Мусика на почтительное расстояние, молодой ангел неумело скрючился, изображая поклон члену Милосердного трибунала. Торквемада расплылся в сочной улыбке:

– Как успехи, коллега? Не забыл про футбол? Овечка жива-здорова?

А ведь сеньор Томас наверняка знает, не может не знать, и все равно делает вид, что рад-радешенек. Хитрый как змей. А еще ангел. Или кто он там.

– Овечка пока жива, а вот штрафных – полная куча. Одной вечности не хватит разгрести. Радуйтесь. Как дело провалю, куда сошлете?

Торквемада загрустил:

– Я тут ни при чем.

– А кто? Дон Савонарола или уважаемый герр классик постарались?

– Не печалься, Тиль, таковы правила, – он сочувственно вздохнул. – Может, утрясется.

– Хрен вам, а не утрясется! – остатки почтения развеялись в дым, желание лезть на рожон снова закипело. – Сидел бы спокойно в аду, жарился помаленьку и горя не знал бы. Так нет, кое-кто пренебрег служебными обязанностями, а расхлебывать – мне. Потом овечку подсунули, которая норовит на себя руки наложить, так что древо судьбы еле держится...

Кардинал выпучил глаза:

– Ты видел... то есть уже научился видеть древо судьбы? Не ожидал, вот это талант. Может, и овечку спас?

– Не один раз, между прочим. Только благодарности никакой – штрафные набавляются. Пока еще ни одного не списали. Это как понимать? Даже не знаю, сколько выдержу. Просто бешеная телка, то есть овечка. То норовит вены вскрыть, то на шоссе играет в камикадзе.

– Ты удивительный ангел, – кажется, на самом деле восхитился Торквемада и вдруг присмотрелся к темечку молодого ангела, где пребывало перышко. – Ничего не хочешь сказать?

– Про штрафные? Да, их много...

– Не то. Овечка... Она видела у тебя крылья?

Тиль начал объяснить, что девица пребывала не в лучшем состоянии, практически на грани жизни и смерти, ей что-то померещилось, он потом проверял – за плечами ничего не выросло. Торквемада остановил властным жестом:

– Отвечай прямо: видела или нет?

– Видела.

Толстяк схватил его руку, стал трясти, как колокольчик, и приговаривать:

– Ах, мальчик, какой молодец! Великолепно! Какой умница! Белиссимо!

Освободив колыхаемую часть тела, хоть и мертвого, Тиль строго спросил, что это значит, неужели пару-другую вечностей добавят.

– На своем опыте ты познал, что овечки слепы и глухи, не умеют видеть и слышать поводыря. Ангелы мечтают о крыльях, но проводят много вечностей, пока улыбнется удача и овечка узрит их. Удача достается редким. Тебе не просто повезло, это фантастическое, небывалое везение. Чтоб молодой ангел, почти кадет, смог так...

Восхищение сеньора Торквемады выразилось краткими аплодисментами.

Тиль смутился, но вида не подал:

– А что это дает?

– Почет и уважение.

– Можно поменять на пару тысяч штрафных или пропуск на Хрустальное небо?

– С этим не шутят, ангел! – прикрикнул Торквемада, но смягчился. – Это большая честь. Носи их достойно, юноша.

За плечами по-прежнему было пусто, Тиль решил воспользоваться моментом:

– Сеньор Томас, раз я такой исключительный, могу просить вас об услуге?

– Все, что в моих силах!

– Как сделать, чтобы овечка меня слышала? Или хоть как-то понимала, что от нее хочу. То есть советую. А то жать на прямую кишку не всегда получается.

– И этому научился? Сам? – От удивления, казалось, лопнет красный кафтан. – Прав был Гессе, наверно, не зря ты здесь...

– Так что делать?

Приблизившись, Торквемада хитро подмигнул:

– Как насчет футбола?

– Заметано.

– За сердечко... – выдохнул кардинал и отпрянул, словно могли подслушать враги.

– Что-что?

Упитанные пальчики изобразили пинцет, который жмет.

– Аккуратно! При этом шепни, что желаешь. В самое сердечко шепни. Только об этом – никому, особенно сокурсникам. Тайна между нами. Проболтаешься – сразу влеплю И.Н. Понял?

Как же сам не догадался. Вот они – и кнопка, и рычаг в одном. Ведь так просто и очевидно. Хватался за все, что ни попадя, в дерьме измазался, ну, теоретически измазался, а про сердце забыл. Не ангел – растяпа, одним словом.

– Что ж, проверим, – заявил Тиль, слегка обнаглев. – А крылья когда получу?

Торквемада отмахнулся, как от мухи. И пропал.

Стеклянный глаз линзы уставился не мигая, почти упираясь в кончик носа. Тиль отшатнулся и дал Мусику задний ход. Открылась широкая труба, сужавшаяся до маленького окуляра. Телескоп, нацеленный на молодого ангела, был старинной работы, на прихотливой подставке с изящным основанием. Технический раритет располагался на столике с такими истонченными ножками, что следовало ожидать неминуемый хруст. Однако мебель была сложена прочно, что позволяло сносить массивную шкатулку, обитую стальными уголками, и локти невысокого господина в шелковой курточке.