Читать книгу "На златом престоле - Олег Яковлев"

Воины расставили возы с доспехами и оружием, выслали во все стороны сторожи, установили перед валами палатки-вежи. В воздухе реял стяг с золотистым львом на голубом поле — знамя галицких князей.

Вечером вместе с Семьюнком и Коснятином Ярослав объехал окрестности лагеря. Опасаясь внезапного нападения, натянул на плечи кольчугу, воздел на голову прилбицу и любимый мисюрский[198] шлем, велел спутникам своим также одеться и вооружиться. Ехали по опустевшему окольному городу, выжженному перед осадой Мстиславом. Всюду были одни головёшки да старые покосившиеся хаты, пустые, заброшенные.

— Такие даже палить не стали, — заметил Семьюико. — Всё одно, сараи старые. Никуда не годны.

Вокруг царила тишина, была она тревожна и обманчива. Где-то совсем близко прятался ворог. Почему-то Семьюнке вновь вспоминался свирепый Дорогил.

...Рыжий отрок проснулся посреди ночи в лагере от внезапного шума. Вскочив, он отдёрнул войлочный полог. Какие-то люди с факелами сновали по полю перед крепостью, лязгали мечи, ржали кони.

— Что стряслось?! — крикнул Семьюнко в темноту.

В лицо ему ударил яркий свет. И увидел он, к ужасу своему, Дорогила.

— Вот ты где, Лис Красный! Ага, попался! — возопил Мстиславов вуй, бросаясь на Семьюнку с мечом.

Резкая боль обожгла плечо. Что было сил рванул Семьюнко в сторону, прыгнул куда-то вниз, больно ударился щиколоткой о колесо телеги, помчался дальше. Резануло спину, так, что он не удержался и упал ничком, лицом в грязь. Кое-как поднялся, огляделся по сторонам. Вокруг была тьма, откуда-то сверху слышались крики, там шумел бой. Выдернув из спины скользом поразившую его сулицу, шатаясь от ран, отрок побрёл, сам не ведая, куда. Так достиг он какого-то большого шатра, не имея сил, упал на него, ввалился внутрь, увидел вдруг перед глазами походную печь, мерцающий огонь и ложе.

С визгом прянули от него две простоволосые совершенно голые девки. С кошм вскочил толстый мужик, на ходу напяливающий на плечи рубаху, схватился за меч, подскочил к Семьюнке, злой, растрёпанный, гаркнул:

— Кто таков?! Как посмел?!

— Княже Юрий! — узнал вдруг Семьюнко Долгорукого. — Владимирцы... из ворот киевских вышли. Напали на стан наш. Дорогил... Дорогил тамо... — Он повернулся, указывая перстом в темноту.

Силы окончательно оставили израненного отрока. Рухнул он без чувств посреди шатра на войлок. По кошме растеклось тёмное пятно крови.

...Ратники Долгорукого вовремя подоспели галичанам на подмогу. Осаждённые быстро отступили в крепость, успев перед тем поджечь несколько Ярославовых возов. Ярко полыхало в ночи дерево, высоко вздымался бешеный огонь, а на крепостной стене сыпал проклятия Дорогил:

— Ну, ворог, Лисица Рыжая! Ушёл, гад! Опять ушёл! Ух, доберусь до тя! Сгною, сволочь!

Тем временем Ярослав, бледный от пережитого, гневно выговаривал виновато опустившему голову Святополку:

— Почто сторожи не расставил?! Говорил же тебе! Половину людей наших без малого посекли волыняне! Думать надо было!

Он пожалел, что не поручил левое крыло воеводе Тудору. Теперь же приходилось переносить лагерь поближе к Долгорукому, прижиматься к нему, отступать от южных ворот.

Утром Долгорукий вызвал его к себе, указал на лежащего в беспамятстве Семьюнку.

— Его благодари, Ярославе. Упредил мя вовремя. Твой человек?

— Отрок мой, Семьюнко! Что с ним?! Жив ли?! — воскликнул встревоженный Ярослав.

— Да жив! Токмо крови много потерял. Плечо поранено, да спина. Ничё, оклемается! Ишь, рыжий экий! Яко лиса!

Одна из девушек, колдовавших над раненым, тихонько хихикнула.

— Девкам моим он приглянулся! Что, еже оженим парня?! А, Ярославе?! Холост, верно, отрок-то сей?!

— Холост. Ты, отец, его сам вопроси, — Ярослав хмурился, глядя на бледное лицо Семьюнки.

— А чё его вопрошать! Вон Параска, девка, что нать! И не холопка, отец ейный в Суздале лавку держал! Тако игь?! А?! — Долгорукий шутливо шлёпнул девушку по ягодице. — Ну, а опосля князя отрок, чай, не потребует! Еже что, сватом я буду!

— Пусть вылечится, в себя придёт, потом видно будет, — отмахивался Ярослав. — Скажи лучше, отец, что нам теперь делать?

— Тамо поглядим! — недовольно отрезал ему в ответ Долгорукий.

...Князь Владимир Андреевич был ранен шальной стрелой под Червеном в горло и едва остался жив. В отместку он велел жечь сёла и деревни в округе. Так и не добившись от жителей Червенской твердыни покорности, в ярости повернул он обратно и вскоре появился в лагере Долгорукого.

Рати стояли под Владимиром десять дней. Ничего не выходило с осадой, крепко засел Мстислав в городе, ночами совершал дерзкие вылазки, днями не давал подвести ко вратам пороки[199], засыпая нападавших тучами калёных стрел.

Быстро надоела, видно, киевскому владыке такая война. Созвал он князей и бояр на совет и объявил Владимиру Андреевичу:

— Хотел те, сыновец, Владимир дать, да не выходит тако. Потому даю те в удел Дорогобуж, Пересопницу и прочие города на Горыни. И да будь отныне в воле моей!

Андреевич кланялся грозному стрыю в пояс, коротко благодарил.

...Отступили кияне с галичанами от стен. Скрипели обозы, ржали лошади, гремело оружие. Ярослав был рад, что всё столь быстро закончилось. Тем более что и Семьюнко мало-помалу стал приходить в себя. Юная Прасковья поила его тёплыми отварами целебных трав. Миловидна была купецкая дщерь, глазки серые бусинками смотрелись, носик был невелик и слегка вздёрнут, как у многих суздальчанок, губки алы, стан тонок. Только вот не обращал на неё сперва отрок вовсе никоего вниманья. Говорил скупые слова благодарности, и всё.

Но подступил-таки к нему Долгорукий, вызвал к себе, едва начал Семьюнко ходить. Поставил перед ним Прасковью, хлопнул себя по коленкам, сказал не терпящим возражений голосом:

— Вот тебе невеста, парень. Добрая девка. Цветок сущий. Воротимся в Киев, свадьбу тотчас сыграем!

Ошарашено застыл посреди шатра рыжий отрок, ничего не отвечал.

Князь рассердился:

— Чё, требуешь али как?! Да опосля князя любому не зазорно таковую кралю поиметь!

— Княже! — упал Семьюнко на колени. — Подумать надобно.

— Неча тут думать! — рявкнул Долгорукий. — Воз злата те отсыплю за сей невестою!

При слове «злато» сверкнули вожделенно зелёные глаза отрока. Вздохнув, вспоминая Оксану, согласно склонил Семьюнко голову.