Читать книгу "Что значит быть собакой. И другие открытия в области нейробиологии животных - Грегори Бернс"

Но это не значит, что у собаки нет самоощущения. У нее нет способности представить это ощущение абстрактно – в слове или зрительном образе. Вряд ли у моей обожаемой Келли наличествует абстрактная репрезентация меня или моей жены и дочерей. Нет, я всего-навсего «тот, который кормит меня сосисками в шумной трубе, и поэтому я с ним определенным образом взаимодействую». А моя жена – «та, другая, которая кормит меня и тискает, но не играет со мной, и с ней я взаимодействую иначе». Возможно, ментальные репрезентации Келли построены целиком и полностью на взаимодействии, и тогда можно назвать их операциональными.

В восприятии через действие операциональный характер носит всё. Даже эмоции могут быть представлены как действия. Страх – «ощущение, при котором нужно срочно спасаться бегством». Одиночество – «ощущение, которое слабеет, если ждать у двери, и пропадает, когда дверь открывается».

Я не пытаюсь очеловечить собак, просто без слов у меня не получилось бы донести до вас свою идею в письменной форме. Собака свое ощущение в слова облечь не может, поскольку устройство мозга не позволяет ей мыслить вербально. Однако семантическая система, базирующаяся на действии, не означает, что страх – это лишь комплекс моторных программ, необходимых для бегства от опасности. Двигательные составляющие важны, но не менее важно и субъективное осознание происходящего, и именно тут у нас с животными появляется общая почва.

Я заподозрил, что семантический крен в сторону действия характерен для всех животных, за исключением, может быть, некоторых человекообразных обезьян и дельфинов. Если так, мне нужно пересмотреть свои попытки наладить с ними коммуникацию. Пусть животные не способны встать на нашу точку зрения, зато мы способны посмотреть их глазами. Что будет, если сместить акценты в коммуникации с имен и названий на действия? Тогда, может статься, мы лучше поймем, каково быть собакой, летучей мышью или дельфином.

Возможно, мы даже выясним, что они могли бы поведать.

Увы, есть опасность, что, пока мы будем налаживать коммуникацию, многие из животных успеют исчезнуть с лица земли. И тогда кому-то из них придется выступить от лица вымерших.

Глава 9

Смерть в Тасмании

Тигр кружил по вольеру. Прежнюю постоянную смотрительницу он не видел уже несколько месяцев. Хотя у него и не было такого понятия, как месяц, он знал, что времени прошло много. Последний раз та двуногая кормила его и открывала дверцу в укрытие для ночлега где-то в разгар зимы. С тех пор у него перебывало много других смотрителей. Дни становились длиннее[109].

Дверь в логово была закрыта, чтобы тигр оставался в открытой части вольера, на виду у посетителей – как и остальные хищники в зоопарке. Солнце припекало, поэтому тигру оставалось только выписывать круги по вольеру в поисках хоть какой-то прохлады. Большой эвкалипт, накрывавший когда-то своей кроной угол вольера, пропал, и прилечь в тени было негде. Может, кто-то из двуногих сжалится и попросит, чтобы открыли логово? Но двуногих теперь мало, а если кто и приходит, то им интереснее в другой части зоопарка, где можно поглазеть на больших, настоящих тигров, а не на облезлое полосатое недоразумение.

Потому что на самом деле тигром он не был, крайней мере в научном смысле. Он был тилацином, сумчатым волком. Тигром его назвали сотню лет назад британские переселенцы и каторжники, полагавшие, что все полосатые хищники относятся к одному семейству.

Перед теми из посетителей, кто все же забредал в этот угол зоопарка, представало разношерстное стадо кенгуру и несколько оленей, которые топтались в своих загонах напротив вольера тилацина. Но кого удивишь в тасманийском зоопарке кенгуру и оленями? Любой бывающий в буше и так встречается с ними регулярно, да и тилацин для публики не диковинка. Иногда в тасманийскую зону зоопарка никто не заходил по несколько дней. Свалявшаяся шкура тилацина покрылась проплешинами, хвост уныло волочился по земле. Случайному посетителю, удостоившему его вниманием, пришлось бы сильно напрячь зрение, чтобы разглядеть знаменитые полоски.

Палящее в безоблачном небе солнце раскалило твердую, как цемент, землю вольера так, что больно было ступать. Единственный выход – прилечь на солнцепеке и ждать, пока остынет клочок земли под брюхом. Солнечные ванны – противоестественное для сумчатого волка занятие. Тилацин по природе своей животное сумеречное, он предпочитает рассветные и предзакатные часы, когда эвкалипты накрывают буш сетью чернильных теней. И вот тогда становится ясно, зачем волку полосатая шкура: почти невидимый в этом переплетении, тилацин незаметно подкрадывается к беспечным валлаби и вомбатам.

Последний раз он добывал валлаби три года назад. Три года прошло с тех пор, как он последний раз видел кого-то из сородичей.

На другом конце города Элисон Рейд, бледнокожая, с каштановыми волосами, тридцатиоднолетняя женщина, готовила завтрак для матери. День обещал быть жарким. В отличие от матери, которая встала только сейчас, сама Элисон проснулась еще до рассвета. После выселения в июне 1936 года из служебной квартиры, положенной куратору Хобартского зоопарка, они жили у родственников. Мать за два года так и не оправилась после кончины отца и все реже вставала с постели. И теперь, готовя еду, Элисон мысленно возвращалась в более счастливые времена.

Как дочь куратора зоопарка, она привыкла постоянно находиться среди животных. А еще отец научил ее правильно сохранять останки, чтобы и после смерти животного люди могли увидеть его и изучить. Она до сих пор помнила тайный рецепт раствора алюминиевых квасцов, в котором они вымачивали шкуру, чтобы та не тлела десятилетиями. Элисон освоила премудрость изготовления чучела, на которое натягивалась обработанная шкура – так животное обретало вторую жизнь. Она делала чучела кошек и собак для хозяев, которые не готовы были расстаться с умершим любимцем. Элисон поднаторела настолько, что уже в семнадцать лет ее пригласили работать таксидермистом в Музей Тасмании.

Однако сердце Элисон принадлежало живым животным, и почти все свободное время она проводила в зоопарке. Кажется, прошла вечность с тех пор, как она помогала отцу выкармливать двух львят – Сэнди и Сьюзи – или виделась со своим любимцем – леопардом Майком, с котором ее как-то сфотографировали для газеты. У Элисон до сих пор хранилась та знаменитая заметка – «Красавица и зверь в Хобартском зоопарке: девушка, которая подружилась с леопардом»[110]. На фотографии они с Майком вышли не очень удачно: Элисон натужно улыбается в попытке затащить леопарда на колени (пятидесятикилограммовый подросток весь день был не в духе и позировать отказывался). Заметка все равно принесла Элисон славу – там рассказывалось, как она выгуливала еще маленького Майка на берегу реки Деруэнт. Но теперь воспоминания о заметке только бередили душу. Прогуляться бы сейчас с Майком вдоль залива, глядя, как солнце заходит за гору Веллингтон…