Читать книгу "Лавкрафт. Живой Ктулху - Лайон Спрэг де Камп"

Мало какие убеждения Лавкрафта предоставляют более удобную мишень для осмеяния, нежели его диванный милитаризм. Из своей безопасной кроличьей норы в Провиденсе он яростно разражался кровожадными похвалами и угрозами: «…За распространение идей о мире ответственна упадочническая трусость. Мир – идеал вырождающейся нации, сокрушенной расы…»

«…Станем ли мы когда-нибудь такими бабами, что предпочитают кастрированный писк арбитра мощному боевому кличу голубоглазого светлобородого воина? Есть только одна здоровая сила в мире – это сила волосатой мускулистой правой руки!»

«Я по природе северянин – белоснежный громадный тевтонский убийца из скандинавских или северогерманских лесов – викинг-берсерк-убийца – хищнический грабитель кровей Генгиста и Горсы – покоритель кельтов и полукровок, основатель Империй – сын громов и арктических ветров, брат морозов и полярных сияний – пьющий кровь врагов из свежесобранных черепов…»[190]

При всем этом этот нелепый, слабый, отнюдь не богатырского сложения человек вел самый уединенный, бездеятельный, лишенный всякого риска и воинственности образ жизни, какой только можно представить. (Он перестал насмехаться над кельтами, когда узнал, что один из его собственных предков носил фамилию Кази.) Однако он не был совершенно бездеятелен.

Угнетаемый собственной бесполезностью, Лавкрафт сделал одну серьезную попытку вырваться из-под опеки матери. 6 апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили войну Германской империи. В следующем месяце Лавкрафт подал заявление о добровольном поступлении на службу в Национальную гвардию. Он прошел беглый медицинский осмотр, умолчав о своих болезнях, и был принят рядовым в береговую артиллерию.

Когда Сюзи Лавкрафт узнала об этом, то «от новости практически впала в прострацию». Последовали сцены, и она вместе с семейным врачом вынудила армию отменить зачисление. Когда замаячила перспектива воинского призыва, Лавкрафт написал: «Моя мать пригрозила пойти на всё, законное или нет, если я не расскажу о всех своих болезнях, которые делают меня непригодным для службы в армии».

Когда пришел его призывной опросный лист, Лавкрафт обсудил его с главой местной призывной комиссии. Зная его историю болезней, этот доктор, друг семьи и дальний родственник, велел ему классифицировать себя как «V, G» – полностью непригодным. Когда же Лавкрафт начал протестовать, доктор заявил ему, что он не думает, что Лавкрафт сможет выдержать воинскую жизнь, да и комиссия его не пропустит. Лавкрафт с горечью писал: «Я почти убежден, что если бы мое здоровье позволило, то к этому времени я стал бы по крайней мере офицером запаса, поскольку действительно намеревался серьезно заняться учебой. Я полагал, что если смогу выдержать достаточно долго, то даже смогу получить офицерский чин… Но я допускаю, как сказал доктор, что не имею действительного представления о том, что солдат должен физически переносить даже при самой спокойной лагерной или казарменной жизни. Во всяком случае, он решил, что человек, который не может бодрствовать весь день, будучи гражданским, совершенно не является тем, из кого выходят генералы»[191].

Неизвестно, к чему бы привела военная служба, осуществись она. Как писал Лавкрафт: «Она либо убила бы меня, либо исцелила». Он явно страдал от несомненных психосоматических болезней, и в обеих мировых войнах армия признавала негодными тысячи призывников со схожими недугами. С другой стороны, хорошие солдаты делаются и из такого малообещающего материала, а Лавкрафт, как сказал Кляйнер, поразительно расцветал, когда избавлялся от попечительства матери и теток.

После всего этого, когда два миллиона других американцев были одеты в цвет хаки для войны-до-победного-конца, бедного Лавкрафта оставили чувствовать себя еще более «бесполезным» и «брошенным и одиноким», чем когда-либо. Он говорил, что попытался бы поступить в медицинские войска, где физические ограничения были ниже, «если бы не почти безумное отношение моей матери, которая заставляла меня обещать всякий раз, когда я выходил из дома, что я не буду снова пытаться попасть в армию!»[192] Кажется, ему никогда не приходило в голову, что, поскольку он был взрослым, у его матери не было власти «заставлять» его что-либо делать. Так и закончилась карьера Лавкрафта как воина, нордического или какого-то там еще.

Глава восьмая. Призрачный джентльмен

В действительности Безденежный Эдгар [По] всю свою жизнь играл одну роль, особенно горькую в стране вроде нашей, где, несмотря на значимость звезды, под которой мы рождены, полагается, что положение в обществе должно быть достигнуто, нежели предписано. То была роль Аристократа, Лишенного Наследства. Особенно горькая, но и особенно притягательная. Сколько американцев перед лицом своих личных неудач (в бизнесе, любви, жизни) нашли огромное утешение в осознании того, что, существуй на свете правда и справедливость, их признавали бы так же, как Потерянного дофина Франции, Наполеона, подлинного графа Ренвикского или законного Маклеода с острова Скай[193].

Даниель Хоффман «По По По По По По По»

После признания негодным для службы в армии, Лавкрафт понял, что у него все-таки осталось то, ради чего стоит жить: его любительская печать. Он взялся за хобби серьезно, поскольку оно давало ему возможность упражняться в литературных наклонностях благородным, некоммерческим способом.

С 1915–го по 1925 год он опубликовал в любительских изданиях, в том числе и в собственном «Консерватив», сотню эссе и статей. Типичное англофильское стихотворение «Великобритания Победоносная» начинается:

Фемида с неба увидалаВеличья римского паденьеИ царство лучше возжелала —Над миром всем держать правленье:И океан разнес всем весть,Британской власти отдал честь![194]

Когда оно появилось в «Инспирэйшн» («Вдохновение») в апреле 1917 года, британцам, переживавшим во Франции трудные времена, была необходима любая поддержка, какую они только могли получить. Лавкрафт также сочинил «Песнь трезвости», первая строфа которой гласит: