Читать книгу "Непрожитая жизнь - Дана Делон"

Я смотрю на красивый спортивный «мерседес» и хрипло спрашиваю непослушным голосом:

– Новая машина?

Он кивает.

– Я давно не сидела за рулем, – кусая губу, признаюсь я.

– Садись. Посмотрим, на что ты способна.

Он открывает дверцу и садится на пассажирское сиденье. Я послушно сажусь тоже и судорожно вцепляюсь в руль. Рафаэль нажимает кнопку «старт», и двигатель под капотом начинает рычать.

– Жми на газ, Леа, – говорит Рафаэль, и я подчиняюсь. Мотор ревет. Я неуверенно кошусь на Рафаэля. – Не бойся, поезжай.

Я медленно трогаюсь и выезжаю по гравию за огромные кованые ворота.

– Поверни налево и разгоняйся, дорога прямая. Я скажу, когда тормозить.

Я ничего не отвечаю. Все внутри меня дрожит, я крепче перехватываю руль и давлю на газ. Сердце начинает биться быстрее, рев мотора отдается эхом внутри, и я изо всех сил стискиваю руль, вдавливая педаль газа до упора. Стрелка спидометра поднимается, мы мчимся все быстрее, и я ощущаю нарастающее ликование. Машина идеально скользит по дороге, и мне хочется расхохотаться от гремучей смеси возбуждения и страха. Костяшки пальцев на руле белеют, но я не могу ослабить хватку, я чувствую машину, я лечу с ней. Красная стрелка достигает отметки двухсот пятидесяти, но мне все мало, я хочу увидеть двести семьдесят. Красивые, невозможные, сумасшедшие двести семьдесят. И я продолжаю жать на газ, вновь ощущая магию энергии. Магию жизни… Она заполняет меня, пульс гремит в ушах, сердце бешено колотится в груди. Вот он, этот миг, я практически добилась, я почти у цели. Барабанная дробь, сердце будто взрывается прекраснейшим фейерверком. Двести семьдесят. Прекрасные, безумные двести семьдесят.

– Тормози, – удивительно спокойно просит Рафаэль, и я подчиняюсь. Машина останавливается с резким, оглушительным звуком. Мое сердце все еще бешено колотится, ведь только что я так стремительно мчалась вперед! Вперед – вот он, ответ на все мои вопросы. Нужно двигаться вперед. Я поворачиваю голову и, тяжело дыша, смотрю на Рафаэля.

– Легче? – спрашивает он. В темноте мне почти не видно его глаз, но я вижу его, такого темного и таинственного. Бушующее море… Ночное небо без звезд. И я понимаю, что важно лишь одно – то, как реагирует на Рафаэля мое сердце. А оно бьется, бежит галопом, будто вырываясь из моей груди ему навстречу. Самое главное – это наши чувства. Мои сейчас наполняют меня до краев, прорывая плотину здравомыслия. В этот миг есть лишь Рафаэль и то, как моя душа отзывается на его пристальный взгляд. И это все, что имеет значение. Трясущимися руками я отстегиваю ремень безопасности и забираюсь к нему на колени, обнимаю, заглядываю в глаза, теряясь в них, в себе, в нем. Он притягивает меня ближе, я целую его, вложив в поцелуй всю страсть, всю бушующую во мне бурю, всю себя, свои чувства, страхи, желания, и он точно так же целует меня в ответ. Опустошая и в то же время наполняя. Страстно и властно завладевая мной, моим сознанием, душой. Я позволяю ему это делать, я разрешаю.

Мы замираем, тяжело дыша, глядя в глаза друг другу. Он продолжает гладить мою спину, а я по-прежнему пропадаю в глубине его глаз. Пропадаю, исчезаю, теряюсь.

– Теперь намного легче, – шепотом признаюсь я, обнимаю его и чувствую щекой, как бешено колотится его сердце. Как оно стучит и вырывается у него из груди. Быстро-быстро. Тук-тук. И это единственное, что имеет значение. Важно лишь то, что есть между нами. То, что мы чувствуем. То, что горит в наших сердцах и полыхает в глазах. В этом все мы, он и я. В этом волшебном, темном мгновении. В этом поцелуе.

Глава 19

Ночью я не могу уснуть. Рафаэль довел машину до дома и проводил меня до моей комнаты. Когда мы идем по коридору, я по ошибке сворачиваю вправо.

– Стой, – говорит Рафаэль, – это комната Мики.

Я замираю и медленно оборачиваюсь.

– Твоя слева, – только и добавляет он.

Когда я захожу в свою комнату, Капюсин уже спит. Я тихо чищу зубы, ложусь и, слушая мирное посапывание Капюсин, думаю о твоей комнате, Мика. Мне хочется заглянуть в нее, увидеть еще одну частичку твоего мира. Я ворочаюсь в постели, борясь с навязчивым желанием, но оно потихоньку превращается в чертово наваждение, которому я больше не могу противиться. Тихонечко встав с постели, я на цыпочках прокрадываюсь к двери и выскальзываю в коридор. Где-то там, справа, дверь, к которой ты прикасался, которую открывал, а за ней скрывается комната. Твоя комната. В коридоре тихо, слышно лишь мое громкое дыхание. Я бесшумно поворачиваю дверную ручку и вхожу. Блеклый лунный свет освещает просторную спальню: кровать под нежно-голубым покрывалом, пустые прикроватные тумбочки, чистый стол. Все это чем-то похоже на фотографии из журналов по дизайну. Идеально мертвый порядок, неживое пространство. Меня захлестывает волна разочарования. Да, это твоя комната, но она пуста и безлика, и от этого хочется плакать. Я уже направляюсь в сторону двери, но тут замечаю книжный шкаф, под завязку забитый лежащими как попало книгами. На поверхности шкафа слой пыли, и я провожу пальцем по темному дереву, оставляя чистый след. Из некоторых книг торчат закладки, некоторые ужасно потрепаны, а некоторые выглядят абсолютно новыми, нетронутыми, нераскрытыми. Я вытаскиваю первую попавшуюся книгу, зачитанную почти до дыр, и сдуваю с нее пыль. «Цветы зла», Шарль Бодлер. Я открываю страницу с загнутым уголком и начинаю читать, Мика. Лунный свет освещает мне то, что когда-то читал ты. Именно ту страницу, уголок которой ты зачем-то загнул. Может, это стихотворение было твоим любимым? Или ты хотел показать его кому-нибудь? И ты показал, Мика. Ты показал его мне. Этот прекрасный, чувственный, проникновенный стих. Я читаю его в ночной тиши, такой страшно безликой, мертвой. И слова стихотворения проникают в душу, оставаясь там навсегда:

Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудьСжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?С отравой жгучих слез и яростью без сил?К вам приводила ночь немая из могилМесть, эту черную назойливую гостью?Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?Вас, ангел свежести, томила лихорадка?Вам летним вечером, на солнце, у больниц,В глаза бросались ли те пятна желтых лиц,Где синих губ дрожит мучительная складка?Вас, ангел свежести, томила лихорадка?Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?Угрозы старости уж леденили вас?Там, в нежной глубине влюбленно-синих глаз,Вы не читали снисхождения к сединам?Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?О, ангел счастия, и радости, и света!Бальзама нежных ласк и пламени ланит,Я не прошу у вас, как зябнущий Давид…Но, если можете, молитесь за поэтаВы, ангел счастия, и радости, и света!

По моему телу от этих слов бегут мурашки. Я понимаю, почему ты выделил именно этот стих, почему уголок загнут именно на этой страничке. Стоя босиком в твоей комнате, Микаэль, я наконец осознаю, чем именно занимаюсь. Я гоняюсь за призраком. За тобой. Я хватаю все, что осталось после тебя, и запихиваю себе в сердце, как люди собирают в шкатулки разный ненужный хлам.