Читать книгу "Весы Лингамены - Роман Орлов"

— Ой, да мы всю жизнь гадаем на наших вычислителях. Знаешь, много общего…

— Но судя по твоему виду, результат этих древних ритуалов остался для тебя неутешительным?

— Да ты уж не подумай обо мне лишнего: я и не собирался серьёзно ромашки обрывать, просто как-то само вышло. Я же ведь понимаю, что все эти гадания — самообман. Жаждущий ответных чувств человек будет обдирать всё новые цветы до тех пор, пока не получит удовлетворяющий его результат.

Гелугвий встал и зашагал по комнате, в нём явно проснулся учёный.

— И даже если один какой-то цветок во всём огромном поле и связан с тобой причинно-следственными связями, — продолжал он, — то сначала ещё нужно его найти. А если не ведать об этом судьбоносном соцветии и задаться целью просто перебрать все живые растения этого вида, то сначала нужно вычислить точное количество ромашек в мире, и затем провести обряд гадания на каждой из них. Но это только касаемо существующих в мире цветов. А если подходить серьёзно, то необходимо учитывать, что каждый год нарождается новое поколение, и нужно ещё как-то просчитать все цепочки, ведущие именно к такому варианту, и чтоб лепестков у отдельно взятого цветка было именно столько, сколько у него есть, и чтоб каждый год результат один и тот же был, понимаешь?

— Иначе что — не любит? — задорно подмигнула Дарима учёному.

— По крайней мере, от бедных ромашек это вряд ли зависит, — промычал Гелугвий.

— Надеюсь хоть, — добавила Дарима уже серьезнее, — ты не собираешься уничтожить все цветы мира только для того, чтобы выяснить, любит ли тебя она?

— Нет, конечно! — снова оживился учёный. — Ведь это можно высчитать виртуально, — сказал Гелугвий, кивая на вычислители, стоящие у стен. — Причём, как я слышал, действие сиё не будет относиться к действиям речи, тела и ума, а значит, его можно смело совершать!

— О, не за этим ли ты звал меня сегодня, друг мой? Действие сиё, да будет тебе известно, как раз таки напрямую относится к одному из названных тобой элементов — уму — и показывает, как неспокоен он у совершающего его.

— Ох, истинно говорят, — подытожила Дарима после паузы, — все влюблённые — как дети малые.

— Ладно, оставим эти цветики в покое, — буркнул Гелугвий. — Не буду я их трогать, разумеется. И так неприятно было, что три десятка их угробил из-за собственной глупости. Я, конечно, не за тем тебя звал, чтобы рассказывать о подобных наполеоновских планах. Я понимаю — теоретически — что надо делать. Это идти туда и признаться во всём. Как ты и говоришь — поступать согласно велению сердца. Но я не умею! И, кроме того, сомневаюсь!

— О, непостижимые двуногие существа! В чём же ещё тут можно сомневаться, ведь сердце одно умеет распознать настоящее чувство? — удивилась Дарима.

— А у меня сердце научного типа, — пошутил Гелугвий. — Ну там, мышца Перикопа с проходящей сквозь неё кривой Эзнера… — учёный отвлечённо улыбнулся. — Дарима, я хочу последний эксперимент провести, прежде чем решусь навестить Наланду. Самый последний. И если я найду ответ — тогда уж точно пойду в город.

— Ты расскажешь мне про него?

— О, нет, — ответил Гелугвий, — не хочу я пока про это говорить. — Я тебе лучше свой сегодняшний сон опишу.

И учёный извлёк на поверхность врезавшиеся в память подробности ночного видения о рождении мира. Рассказав всё в подробностях, он добавил:

— И надо всем этим новорождённым миром парило Лицо. Оно было юно и прекрасно, но казалось, что грубые мазки печали словно застыли в его чертах.

— Неужели, ты и правда видел, как из слезы этой женщины возникает целый мир? — удивлённо и тихо произнесла Дарима.

— Да, я это отчётливо видел. А что такого?

— Это… О, я тоже сейчас не имею сил об этом говорить. Но я обязательно расскажу тебе после.

Они не сговариваясь поднялись. Обоим было ясно, что беседа закончена.

— Я обязательно сообщу всем, как только получу результаты, — произнёс на прощание Гелугвий. — Думаю, очень долго ждать не придётся.

— Надеюсь, это всё ж чуток меньше обычных пятидесяти лет? — весело обронила Дарима и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.

Итак, впервые за всю свою деятельность в ИКИППСе, а это, надо заметить, ни много, ни мало, добрых три десятка лет, отданных науке, Гелугвий решил заложить в вычислительные машины алгоритм, который будет работать не на основную задачу института, а для его личных нужд. Сейчас учёный чувствовал, что для дальнейшего продвижения (ну или карабканья) по дереву жизни эта мера необходима; без неё он не сможет не только служить выбранному делу жизни, но даже само бытиё его превратится в скалярную маску тождественности.

Но с чего же начать? Имея привычку подходить ко всему комплексно и действовать, не выходя за рамки принятых институтом норм, Гелугвий поначалу столкнулся с незнакомой ситуацией. Отойти от привычных формул, отслеживающих текущие причинно-следственные связи мирового масштаба и удариться в частности! Более того: вся система расчётов, уравнений и формул, используемая в институте, может оказаться попросту непригодной для решения новых задач.

«Да, от научного подхода тут не остаётся ровным счётом ничего! — размышлял про себя Гелугвий. — Придётся мне смириться, что при моей жизни не возникнет перед нами величественное покрывало из всей мировой кармы, чтобы сияла и переливалась его золотая вышивка как спелая росистая ягодка на ладони, и любой элемент его можно было бы взять и понять, отчего через тысячу лет травинка выросла у дома Наланды. Да! — Гелугвий привычно почесал в затылке, невидящим взором уставившись в одну точку. — Да, в эту сокровищницу заглянут лишь наши потомки, но я до конца буду вносить свой вклад в дело скорейшего её нахождения! А пока что необходимо найти нити, ведущие непосредственно из наших прошлых с Наландой воплощений, и искать придётся вручную. У вычислителей здесь будет только весьма скромная сравнительная функция. Те же урезанные фильтры Лингамены возьмём. И пектограмму Бротта. Хотя, к Неймару этого Бротта! Используем Весы Лингамены, предварительно адаптировав их для частных случаев, и будем перебирать все варианты. Другого не дано».

Очертив таким образом круг задач, учёный, не откладывая принялся за дело. В первую очередь он установил, что подробные записи обо всём, происходившем на планете, начинаются как раз с начала нужной ему эпохи кристалловизоров. Но просчитывать связующие нити для всего населения Земли было делом ещё куда более безнадёжным, чем прошлый Эксперимент, хоть там и учитывалось всё плоть до дуновения ветерка и колебания травы в поле. Взаимоотношения миллиардов людей имеют слишком большое число вариантов, увеличивающееся стократ за каждым новым поступком. Здесь внимательный читатель вправе поинтересоваться: так вы ж говорили, что за одну секунду современный вычислитель способен просчитать все траектории частиц при большом ядерном взрыве? Да, мы и не отказываемся от этих слов. Но карма затрагивает не только движение частиц, а всё, что есть в мире — а это почти безграничный океан вариаций, понимаете? Точнее говоря, границы-то должны существовать, но они находятся далеко за пределами всего, что человек или машина могут себе представить.