Читать книгу "Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн - Сергей Охлябинин"

Управление Гатчинскими войсками состояло из 3-х инспекций: пехотной, кавалерийской и артиллерийской. Последней, а затем еще и первой заведовал Алексей Аракчеев.

И вот теперь повелением императора гатчинцев распределяют между полками гвардии. Батальоны 1-й и 4-й поступают в состав Преображенского полка, 2-й и 6-й — Семеновского, 3-й и 5-й — Измайловского. Из егерской роты формируется лейб-гвардии Егерский батальон. Позже это лейб-гвардии Гатчинский, а с 1856 года — уже лейб-гвардии Егерский полк. Жандармский и Драгунский полки входят в ряды славного лейб-гвардии Конного полка. Гусарский полк и казачий эскадрон входят в Гусарский полк, который сто с лишним лет спустя превращается в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. И наконец, артиллерийская рота превращается в лейб-гвардии артиллерийский батальон. Большинство же офицеров командируются в полки гвардии в качестве инструкторов для переучивания частей на гатчинский, то бишь прусский образец.

Впечатление, произведенное среди гвардии этим павловским повелением, было неоднозначным. «С какою радостью великие князья увиделись со своими сослуживцами, и с какою печалью мы должны были считать их своими товарищами, — так вспоминал тогдашний гвардеец Измайловского полка Е. Ф. Комаровский. — Иначе и быть не могло, ибо сии новые наши товарищи были не только без всякого воспитания, но многие из них самого развратного поведения; некоторые даже ходили по кабакам, так что гвардейские наши солдаты гнушались быть у них под командою».

А вот отзыв известного нам Николая Саблукова о «гатчинских пришлецах». Хотя он и оставался до конца приверженцем самого Павла, отзыв его настолько же резок, насколько правдив и беспристрастен:

«Что за офицеры! Какие странные лица! Какие манеры! И как странно они говорили! Все они были малороссы. Легко представить себе впечатление, произведенное всем этим на общество, состоящее из ста тридцати двух офицеров, принадлежащих к лучшему русскому дворянству.

Все новые порядки и новые мундиры подверглись свободному разбору и почти всеобщему осуждению. Но мы вскоре убедились, что о каждом слове, произнесенном нами, доносилось куда следует. Какая перемена для полка, который до тех пор славился своим высоким тоном, согласием и единодушием».

Не менее резок в своих суждениях о гатчинцах и другой гвардейский офицер, Лев Энгельгардт:

«Дико было видеть гатчинских офицеров вместе со старыми гвардейскими: эти были из лучшего русского дворянства, более придворные, нежели фрунтовые офицеры; а те, кроме фрунта, ничего не знали; без малейшего воспитания, и были почти оборыш из армии; ибо как они не могли быть употреблены в войне и, кроме переходов из Гатчины в Павловск и из Павловска в Гатчину, никуда не перемещались, потому мало и было охотников служить в Гатчинских войсках. Однако ж несколько было из них и благонравных людей, хотя без особливого воспитания, но имеющих здравый рассудок и к добру склонное расположение».

А поскольку гатчинцы были рассредоточены по гвардейским полкам Русской армии, прекрасно помнившей счастливые, хотя и несколько фривольные (особенно в последние годы екатерининской поры) времена, они-то и служили механическими проводниками одного лишь бессмысленного гатчинского фрунта. Тот же Энгельгардт в своих записках припоминает, что «строгость касательно войск была чрезмерна. За безделицу исключались из службы, заточались в крепость и ссылались в Сибирь; аресты считались за ничто, бывало по несколько генералов, вдруг арестованных на гауптвахте. Гражданским чиновникам и частным лицам было не легче».

Слов нет, последние годы правления Екатерины были совсем не жестки в отношении гвардии, однако павловские повадки приводят к совершенно неожиданным результатам. Как с горечью вспоминали гвардейцы, при императрице «мы думали только о том, чтоб ездить в театры, в общества, ходили во фраках, а теперь с утра до вечера на полковом дворе, и учили нас всех, как рекрут».

Следующий шаг Павла выглядит совсем уж непонятно: унтер-офицеры вместо ружей получают… алебарды. Такое, с позволения сказать, усовершенствование на плац-параде сразу же делает бесполезными для боя не менее 100 человек. Зачем? Ответа на этот вопрос нет и по сей день.

В орбиту «перестройки» втягиваются и высшие чины армии. А фельдмаршалы? Оказывается, и они — не исключение. Им также приходится учиться и знакомиться с «тайнами» гатчинской экзерциции. Введение старого, а точнее, давным-давно устаревшего прусского военного устава сопровождается новыми требованиями по службе. А потому прежние боевые генералы оказываются настолько же несведущими, как и вновь произведенные прапорщики. И все эти новые служебные требования не только трудно исполнить, но нередко и просто понять. Заслуженные боевые генералы, офицеры и поседевшие в сражениях екатерининские солдаты, столь привычные к «театру военных действий», так и не в состоянии сыграть свою роль в «театре военных представлений».

Гатчинский капрал или рыцарь печального образа?

Для просвещения этих «невежд» в самом Зимнем дворце Павел устраивает тактический класс. Преподает в нем некто подполковник Каннибах (Каннибих). Кто он? Откуда? Вот его краткий послужной список. И. Я. Каннибах — саксен-веймарский дворянин. Выпускник Геттингенского университета. Впоследствии служит в армии. Командует лейб-гвардии артиллерийским батальоном. Кроме того, весьма искусен в верховой езде, особенно в выездке. В звании аудитора кирасирского (наследника) полка занимает берейторскую должность. А с 1789 года начинает обучать и Гатчинскую конную артиллерию.

Надзирает же за занятиями в этом тактическом классе генерал-майор Аракчеев. Так что же являл собой этот генерал, если и через сто и двести лет о нем продолжают вспоминать, когда касаются времени Павла? В воспоминаниях одних — это темная, жесткая и крайне жестокая фигура; таким, например, предстает Аракчеев в исторических трудах Н. Шильдера. Другие, как Д. П. Струков (составивший наиболее беспристрастную биографию Аракчеева), считают его «замечательным деятелем». Наконец, третьи находят, что авторитет всесильного графа поддерживался искусственно. Был крепок, пока условия ему благоприятствовали. А вообще-то он был временщик, а отнюдь не государственный деятель (мнение барона Н. В. Дризена).

Есть и такие, как, например, В. М. Грибовский, кто считает, что вся «тайна его успеха заключалась в образцовой исполнительности и прямолинейной настойчивости, пришедшихся по вкусу двум монархам» (имеются в виду Павел I и Александр I).

Чтобы разобраться в многообразии этих мнений, послушаем отзыв об Аракчееве его личного адъютанта, служившего при нем не один год И. С. Жиркевича.

«…Слышал он (Жиркевич. — С.О.) много дурного на счет его и вообще мало доброжелательного, но, пробыв три года под ближайшим его начальством, может без пристрастия говорить о нем: честная и пламенная преданность его престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако же, образования, честность и правота — вот главные черты его характера.

Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении же тех лиц, которые один раз заслужили его доверенность, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним».