Читать книгу "Здесь живу только я - Александр Пелевин"

В ДЖАЗОВОМ КЛУБЕ

Я жду тебя, девочка. Жду среди этого шума.Я в джазовом клубе. Тону в ослепительной пене.Смотри — постаревшие ангелы в черных костюмахИграют на сцене.

И первый трубил в саксофон, и веселье настало.Запела земля. Загремели вдали барабаны.Под бой барабанов упали алмазные скалыНа дно океана.

Второй затрубил, и на лбу напряглись его вены,Он выдул себя, как пузырь, изо рта саксофонаИ радугой жидкой забрызгал зеленые стеныС отчаянным звоном.

И третий тогда протрубил, и рассыпался вечерНа тысячи мелких осколков ничтожнее пыли,И мы целовали их в губы, хватали за плечи,Пока не остыли.

Четвертый трубил, и взлетели хрустальные птицы.Они изменили цвет неба и формы созвездий,Размеры галактик и даже соседские лицаВ ближайшем подъезде.

И пятый трубил. И наполнились снегом бокалы.И время заснуло. И сон покатился по крышам.Шестой вострубил. Очень тихо. Безмолвие встало.Никто не услышал.

Седьмой вострубил. И я вспомнил, как все это было.Разбилась копилка. Монеты посыпались на пол.Свинья улыбнулась расколотым надвое рылом.Никто не заплакал.

Апрель 1920 г.

ПЕСНЯ КРАСНОАРМЕЙЦА

В темноте и при свете тревожного дня, и в ночи, и в беспамятном снеКто-то видит меня, кто-то знает меня, кто-то помнит всегда обо мне.Это родина крепко меня обняла — горяча, ненасытна, нежна,Так тонка ее шея и кожа бела под одеждой из мягкого льна.

Этой ночью она усыпила меня, прикоснувшись рукой до лица.Я купался в реке, я увидел коня, он тащил за собой мертвеца.И была его жаркая грива красна, как душистый осенний сумах,И багряным закатом сияла спина, и рубины искрились в глазах.

Красный конь искупается в красной реке, отмывая болотную гниль,Наблюдая испуганно, как вдалеке поднимается красная пыль.Из земли выбивая копытом свинец вместо сладко звенящих монет,Он мечтает о том, что однажды мертвец снова сядет ему на хребет.

Знает он, что однажды от крепкого сна, вдруг услышав беспомощный крик,Встанут древние люди, похожие на великанов из сказочных книг.Тяжелы их шаги, голоса их — как гром, со звездою у каждого шлем.Все, что было на свете, окажется сном, все, что было ничем — станет всем.

Все однажды случится. Все это не зря, и когда-нибудь конь подо мнойОстановится там, где в конце ноября будет пахнуть весенней грозой.Так и будет, и утром последнего дня мы поскачем на красном коне.Ненасытная Родина любит меня и не сможет забыть обо мне.

Май 1924 г.

БОЖИЙ ГНЕВ

Закат перуанского солнца на шлемах испанских горел.Мы плыли за золотом, славой и ядом отравленных стрел.Под солнцем, чужим и жестоким, под взглядом всевидящих глазМы шли за безумным калекой, и он был сильнее всех нас.

И он говорил нам: «Смелее! Мы ужас далеких морей!Мы завтра придем в Эльдорадо по трупам лесных дикарей!Мы станем прекрасной легендой, познаем любовь райских дев.Отныне я ваш полководец. Зовите меня Божий Гнев».

Под знаменем божьего гнева мы двигались вниз по реке,И каждый из нас, умирая, распятье сжимал в кулаке.Ликуй, хромоногий калека, настало твое торжество!Отныне он наш полководец. И мы ненавидим его.

Май 1925 г.

24.07.1915

Мой товарищ лежит у развалин стены, и лицо его стало другим.Наши глотки разодраны и сожжены, в наших легких отравленный дым.Вот пришло это время, пора умирать, мы дожили до этого дня.Вы сегодня убили его и убили меня.

Я кусаю платок окровавленным ртом, я ногтями сдираю покров.Как у вас там, германцев, в легенде о том корабле из ногтей мертвецов,Что придет на последнюю битву по льду из обители вечного снаВ ночь расплаты, когда океаны промерзнут до дна.

Я хочу, чтобы враг слышал собственный вой и удар моего сапога,Я мечтаю о том, чтобы мертвой рукой дотянуться до шеи врага.Ваши бомбы, винтовки и ваши штыки не помогут вам взять Осовец,Мы еще не узнали, кто здесь настоящий мертвец.

Мой товарищ встает, я встаю рядом с ним, мы стоим на сгоревших ногах.Я стреляю сквозь едкий отравленный дым, мне понравилось видеть ваш страх.Мне награда теперь — не кресты на груди, а на ваших могилах кресты,Мне приятно смотреть, как у вас перекошены рты.

Кисло-сладкая кровь наполняет мой рот, но мой голос — огонь батарей.Я покинул теперь человеческий род, я уже не из рода людей.Я легенда, я шепот Лесного Царя, я покойник, идущий вперед,Я дракон из пещеры, я призрачный дух из болот.

И теперь вы хотите вернуться домой, вас пугает ходячий мертвец.Вы боитесь меня, потому что со мной Мать-Россия и Ужас-Отец.Вы бежите по выжженной вами земле, как бежали когда-то по льду,Вы отправитесь в ад, я поймаю вас даже в аду,

И в аду я сожгу ваши души дотла, чтобы снова увидеть ваш страх.К вашим фрау вернутся лишь ваши тела в крепко сбитых немецких гробах.Я сильнее вас всех, и поэтому вы не дождетесь моих похорон.Вот я мертв — и костлявой рукой досылаю патрон.

Июль 1925 г.

ТЫ ПРОСНЕШЬСЯ В ПУСТЫНЕ

Ты проснешься в пустыне, где умер безумный пророк,Где сгоревшая тень рассыпается в черный песокИ дрожат вдалекеМиражи: это старые джинны, и это их дом.Ты захочешь до них добежать и спросить обо всем,Но уснешь на песке

И проснешься в трамвае, идущем вдоль старых домов,По изогнутым улицам, мимо высоких мостов,По звенящей дуге.

Но когда в голове прозвучит самый важный вопрос,Ты уснешь под размеренный грохот трамвайных колесИ проснешься в тайге,

Где охотник, сошедший с ума от столетней тоски,Напевает веселую песню у черной рекиС перекошенным ртом.Он расскажет тебе о природе нетленных мощейЧто длинней человеческой памяти память вещейИ о чем-то другом,

Но об этом ты сразу забудешь. Легки твои сны.Декорации их бесконечны, их фазы видныПо движениям век.Ты увидишь меня: расскажу тебе все, что узналО стране белокурых гигантов, заснеженных скал,Водопадов и рек.

И еще расскажу, почему не проснуться во сне,Почему искажается вечность в трамвайном окнеБезобразной кривой.Не спеши. Это будет зимой. Будет сильный мороз.Просыпаясь в постели, ты вспомнишь тот самый вопросИ окажешься мной.

Сентябрь 1925 г.