Читать книгу "Логотерапия и экзистенциальный анализ. Статьи и лекции - Виктор Франкл"

Адольф П. (неврологическая поликлиника, амбулаторная карта 1015 / 1948): «Никогда мне не доводилось ощущать факт бытия – могу лишь сказать, что умозрительно его представил; при этом факт бытия является самоочевиднейшей из самоочевидных вещей. Но даже в том, о чем знает любой невежда, я могу убедиться, лишь если это стопроцентно доказано. Все это я должен сперва осознанно усвоить. Меня никогда не осеняет: к любым выводам я прихожу только после длительного обдумывания. Я должен себе все осознанно проговорить. Я привязан ко всему рассудочному и привык действовать так: все знать – наблюдать – быть начеку; но чисто рассудочным познанием этого не достичь. Как мне прийти к самоочевидному факту собственной вписанности в бытие? Я хотел бы гореть вместе с миром. Ведь должен быть во Вселенной такой раскаленный добела сияющий центр, обогревающий все остальное. С другой стороны, без рассудочности у меня ничего не получается. Если я покину единственную твердую почву – разум и рассудок, то есть мой обостренный рационализм, я окажусь в эпицентре абсурда. Если бы я захотел избавиться от сверхсовестливости, то оказался бы в самой бессовестности; из педантичности сразу попадаю в неряшливость, из гипертрофированной ответственности – в безответственность. Я лишен инстинктов!»

Жертвой навязчивого невроза овладевает фаустианский порыв, воля к стопроцентности, борьба за стопроцентно надежное познание и за стопроцентно верное решение. Подобно Фаусту, человек, страдающий навязчивым неврозом, терпит фиаско и при этом чувствует, что «человеку не дано достичь совершенства».

Он еще не оставляет борьбы за стопроцентность познания и решений; ведь равно как при неврозах страха, сам страх конкретизируется и конденсируется вокруг содержания и предмета невроза, так и когнитивный, и решательный абсолютизм при навязчивых неврозах отвергает «часть вместо целого» (Р. Бильц). Он ограничивается псевдоабсолютным. Примерный отличник считает, что достаточно иметь абсолютно чистые руки, прилежная домохозяйка удовлетворяется абсолютно чистой квартирой, а работник умственного труда доволен, если у него полный порядок на письменном столе.

Для человека, страдающего навязчивым неврозом, точно как и для жертв невроза страха, характерна такая черта: их стремление к безопасности словно отклонено, «направлено на себя», рефлексивно и к тому же имеет в известной мере субъективистскую, если не сказать психологистическую природу. Однако чтобы все это можно было лучше понять, мы должны отталкиваться от стремления к безопасности, свойственного нормальному человеку. О таком стремлении можно сказать: его суть – безопасность и только. Однако аналогичное стремление у невротика ни в коем случае не ограничивается безопасностью, этой зыбкой защищенностью всяческого тварного бытия. У человека, страдающего неврозом страха, эти волевые усилия направлены на то, чтобы обезопаситься от катастроф. Поскольку абсолютной защиты от них гарантировать невозможно, жертве невроза страха приходится ограничиваться лишь чувством защищенности. Однако при этом он уже отворачивается от мира объектов и предметов и обращается к субъективному и пассивному: при существовании в условиях невроза страха больной пребывает уже не в обычном мире, который дарит обычному человеку ежедневный покой, тот покой, которым можно удовлетвориться при относительной маловероятности катастрофы, – человек, страдающий неврозом страха, хочет, чтобы катастрофа была полностью исключена. Такая воля к абсолютной безопасности вынуждает его возводить чувство защищенности в своеобразный культ; если лежащий в основе этого уход от мира представляет собой своеобразный акт грехопадения, из-за которого в известной мере оказывается нечиста совесть, то это, в свою очередь, требует компенсации, попытаться достичь которой невротик может только через нечеловеческое преувеличение своего рефлексивно-субъективистского стремления к безопасности. В то время как человеку, страдающему неврозом страха, так важно добиться абсолютной защищенности от катастрофы – такую защищенность он вынужден преобразовывать в форсированное стремление к обычному чувству защищенности, – человеку, страдающему навязчивым неврозом, важно обеспечить надежность своего познания и принимаемых решений. Но и у него такое стремление вплетено в ощущение случайности и мимолетности тварного бытия-в-мире. Кроме того, и его стремление к надежности приобретает субъективистскую направленность и оканчивается судорожным порывом исключительно к чувству «стопроцентной» надежности. Однако здесь становится понятна трагическая тщетность: ведь если его «фаустианское» стремление к абсолютной надежности как таковое уже обречено на провал, то лишь стремление к абсолютному чувству надежности оказывается оправданным. Ведь в тот миг, когда это чувство становится целью как таковое (а не просто наступает как обычная последовательность объективных актов реализации этого чувства), тогда же оно и окончательно теряется. Человеку уже недоступно чувство полной безопасности в каком-либо отношении; но человек, страдающий навязчивым неврозом, менее всего может рассчитывать приобщиться именно к такому чувству абсолютной надежности, которое он так судорожно стремится достичь. Резюмируя, можно сказать: нормальный человек вполне может существовать в относительно предсказуемом мире, тогда как невротик стремится к чувству абсолютной защищенности. Нормальный человек будет отдавать себя любимому / партнеру, тогда как человек, страдающий сексуальным неврозом, жаждет оргазма, нацелен на него как на таковой, и из-за этого у него нарушается потенция. Нормальный человек готов признать тот или иной аспект мира «случайным», а жертва навязчивого невроза стремится к чувству очевидности, нацелена на него и тем самым гонит себя к прогрессу в бесконечное. Наконец, нормальный человек хочет нести экзистенциальную ответственность за конкретное бытие-в-мире, а скрупулезный человек, страдающий навязчивым неврозом, стремится исключительно к ощущению абсолютно чистой совести. Таким образом, он хочет слишком многого с точки зрения того, что может пожелать человек, и в то же время слишком малого – в сравнении с тем, что может выполнить человек.

С терапевтической точки зрения важно построить для больного с навязчивым неврозом «золотой мост», который в итоге приведет его к самостоятельному отказу от рационализма. На этом пути мы подсказываем пациенту девиз: разумнее всего не пытаться быть предельно разумным[92].

Пациент с навязчивым неврозом все будет «делать» со знанием и волей, после чего видит все «сделанным» и «желанным», причем не преходящим, не быстротечным. Но это чувство может быть настолько более рафинированным, насколько острым бывает разум. Так, оказывается, что нрав и чувства имеют когнитивный приоритет над всяким разумом и рассудком, и при этом бессознательная (читай – нерефлексируемая) духовность гораздо более мудрая, чем сам человек склонен оценивать. Короче говоря, сердечная мудрость человека обладает неоценимой когнитивной важностью. При этом само сердце представляет собой не что иное, как ядро и центр человека, личности, причем интимной личности, глубинной духовной личности.