Читать книгу "Моя жизнь с Чаплином. Интимные воспоминания - Лита Грей Чаплин"

Нас отвезли в арендованный дом глубокой ночью, и почти сразу же я почувствовала освобождение: здесь не было неусыпного Харрисона Кэрролла. А самое главное — не было Коно, мучившего меня своим молчаливым наблюдением. Новые слуги, не в пример тем, что были в Коув-Вэй, вели себя словоохотливо и дружелюбно и делали все, чтобы сделать нашу жизнь с мамой приятной. Тода прекрасно готовил, а Томи была не только отличной горничной, но и талантливой парикмахершей.

Как ни странно, теперь Чарли навещал меня каждый день! Каждый раз он привозил что-нибудь — конфеты, фрукты, цветы. Он редко звонил раньше назначенного времени, но когда приезжал, то оставался иногда по нескольку часов, воодушевленно беседуя, задавая бесчисленные вопросы о моем самочувствии и о том, как ведет себя ребенок. У мамы снова затеплилась надежда, что наш брак имеет прекрасные перспективы, а я откровенно радовалась вниманию Чарли. Я шила симпатичную домашнюю одежду для себя, чувствуя себя несравненно лучше и радуясь, что Чарли радуется мне.

Эта радость, как и следовало ожидать от самого непредсказуемого человека на земле, вскоре стала физической; чем более бесформенной я становилась, — тем, казалось, и более неотразимой. Во время его третьего визита едва мама вышла из спальни, как он разделся и нырнул в постель. Сначала я была шокирована, но лишь потому, что именно так должна была реагировать по моим представлениям. В этот день и дни, последовавшие за ним, я больше не чувствовала себя одинокой.

Я все еще не могла забыть, как он назвал меня «маленькой потаскухой» в прошлом октябре в своем офисе, но слова утратили прежнюю остроту. Что ж, пусть так, если мне не придется остаться с ребенком на руках, когда никто, кроме мамы, не любит меня и не заботится обо мне.

Доктор Кайзер часто навещал меня, когда в доме был Чарли. После обычного осмотра следовали наставления: делать зарядку, никаких переживаний, максимальный отдых. Во время одного из его визитов у них с Чарли состоялся долгий разговор в холле. Я слышала только отдельные слова, но было ясно, что у них какие-то разногласия. Казалось, Чарли отклонял предложение, на котором настаивал д-р Кайзер. Спор продолжался до тех пор, пока, похоже, доктор не принял точку зрении Чарли. Я понятия не имела, о чем они толковали, но поняла, что для Чарли важно, чтобы все думали, что ребенок родится еще только через шесть-десять недель. Чарли отчаянно старался утаить правду.

На рассвете 4 мая 1925 года я проснулась от боли и сразу же поняла, что начинаются роды.

Мама оставила меня на попечение Томи, а сама побежала звонить Чарли. Потом она поторопилась вернуться и сообщить мне, что локомобиль прибудет немедленно: Чарли хотел, чтобы ребенок родился в большом доме, а не в чужой арендованной хибаре.

Мама и Томи упаковали небольшой чемодан и укутали меня в тяжелое пальто. Через полчаса лимузин прибыл, и они помогли мне спуститься по лестнице. Мы вышли на улицу втроем в сопровождении Тоды, уверяющего меня, что он позаботится о доме, и у меня родится сын, а может быть и два.

Путь в Коув-Вэй казался бесконечным. Боль то приходила, то отступала, но я была полна дурных предчувствий. Мама стискивала мою руку, а Томи постоянно промокала мой лоб и шею носовым платком. Наконец мы подъехали к дому. Мы с облегчением вздохнули, когда машина нырнула в открытые ворота, и один из слуг сразу же запер их.

Сам Чарли стоял перед домом, готовый открыть дверь и помочь мне выйти из машины. Он провел меня к лестнице, успокаивая шепотом: «Все под контролем, Лита. Доктор Кайзер предупрежден и уже едет сюда». В середине лестницы мне пришлось остановиться, так как боль в спине была нестерпимой. Чарли побелел. Когда боль ослабела, я заставила себя улыбнуться, чтобы успокоить его.

Он проводил меня в спальню в северной стороне дома, подготовленную для родов. Там были хирургические инструменты, фарфоровые тазы, специальное освещение, боксы со стерильными материалами, газовая плита с двумя горелками, детская ванночка и даже аппарат искусственной вентиляции легких. Когда мама и Томи устроили меня, насколько это было возможно, поудобнее, Чарли взял часы и начал следить за временем схваток. Они происходили с интервалами порядка пятнадцати минут, и Чарли явно вздохнул с облегчением, когда появился доктор.

Доктор Кайзер отослал Чарли из комнаты и осмотрел меня. «Нам предстоит долгое ожидание, — сказал он маме. — Не думаю, что она родит раньше чем через двенадцать-пятнадцать часов». Он спросил меня: «Больно?» — хотя ответ был очевиден. Я кивнула. Он сделал мне обезболивающие уколы в каждую ногу и показал, как дышать во время схваток. Потом они с мамой привязали несколько простыней к спинке кровати, так чтобы я тянула за них во время схваток. Наконец он пояснил: «Так она будет еще целый день, но уколы помогут. Советую вам пойти позавтракать, миссис Спайсер». Он вышел из комнаты.

Уколы не очень помогали. Каждые пятнадцать минут возвращалась боль, и каждый раз я скручивала и тянула простыни. Мама и Томи осушали ручьи пота, которые текли с меня, и пытались успокоить. Чарли продолжал заглядывать, он казался взволнованным и беспомощным, но утешал меня, что все будет в порядке, что скоро все закончится, и что я молодец. Это были банальности, но я была рада им. Он держал мою руку и говорил со мной, а потом снова исчезал. Уже ближе к вечеру доктор сделал мне еще инъекции от боли. Они не помогали. Во всяком случае, схватки становились все более мучительными.

К одиннадцати часам вечера схватки стали повторяться каждые пять минут, но и тогда д-р Кайзер сказал, что впереди еще несколько часов. Чарли застыл в кресле, приготовившись к суровым испытаниям. Мама сидела подле меня, держа за руку, и с каждым моим стоном ее лицо искажалось.

Наконец время пришло, д-р Кайзер снова выпроводил моего мужа из комнаты, сделал мне еще обезболивающее и сказал твердо: «При каждой схватке тужься. И не прекращай делать это, пока боль не отступит. Между схватками набирайся сил для следующего раза».

Теперь боль была такой ужасной, что я не могла понять, как все еще остаюсь живой. Мама начала паниковать, когда мне ее помощь была нужнее всего, она закричала: «Я не могу больше выносить эти страдания!» — и выбежала из комнаты. Схватки становились все чаще, через пять минут, через четыре, через три, и потом в течение еще одного часа, казавшегося вечностью, интервал между схватками был всего минута. Я едва переводила дух. Только заканчивалась боль, разрывающая мою спину, как приближалась следующая волна. Я извивалась и визжала от боли.

Доктор надел резиновые перчатки и надел на мой нос конический предмет с марлей. «Вдыхай, Лита, не переставай дышать», — повторял он. Я вдохнула пары эфира и следующие несколько минут была словно в тумане. Я слышала голоса и чувствовала тупую боль, но не понимала, что он делает. Вернулась мама, и я снова ощущала, как ее рука крепко сжимает мою.

Не успела я и глазом моргнуть, как увидела своего ребенка.

Несмотря на эфир, что-то в лице доктора насторожило меня. Он яростно шлепал моего ребенка по ягодицам, промывал его рот и нос и окунал то в горячую воду, то в холодную, и снова в горячую, в холодную… Я с трудом поднялась на локтях. Разве ребенок не должен кричать, когда рождается, или они не всегда кричат, когда начинают дышать? Я услышала чье-то испуганное завывание и поняла, что оно исходило от меня.