Читать книгу "Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - Хадлстон Уильямсон"

Отсутствие артиллерии у обеих воюющих сторон придавало бронепоездам и бронеавтомобилям значительную мощь, и они, похоже, были для рядового русского пехотинца таким же страшилищем, каким были для германцев британские танки при их первом появлении на Западном фронте. Броневики – некоторые из них были сделаны из старых танковых орудийных башен – были особенно мобильны в открытой степи и могли производить окружение крупных пехотных соединений, которые ничего не могли противопоставить им, кроме беспорядочного винтовочного огня.

Запросы командиров бронепоездов в отношении орудий были обычно до смешного велики, но, как и многие русские, полковник Кандерин воображал себе, что лишь он может требовать, а британское правительство тут же пришлет сюда горы современных военных материалов, подобно фокуснику, извлекающему кролика из шляпы. Он выдал мне пропуск на проезд на любом бронепоезде, на каком мне захочется, позволяющий сопровождать их в бою, поэтому на следующий день я устроился на тот, что назывался «Гундорович», чтобы атаковать позиции красных к югу от реки.

Утром пришел поезд командующего армией, с которым прибыли два моих офицера: Ллойд Дейвис, минер, приехавший в качестве гостя Сидорина, и Прикетт, яркий кокни, не питавший уважения ни к кому – особенно к русским генералам, – он появился здесь, чтобы увидеть в действии стоксову батарею в руках гвардейцев-финляндцев. Я предупредил Дейвиса, что уже побывал в качестве гостя Сидорина, и предложил им обоим составить мне компанию в моем вагоне. Прикетт разыскивал вагон для себя самого, который был ему пообещан одним из офицеров Финляндского гвардейского полка из кучи еще пригодных, но брошенных на запасных путях сразу к югу от моста у Лисок, и в конце концов он отыскал один с тремя хорошими купе, гостиной в натуральную величину с торцовым окном и с великолепной кухней. Преимущество этого вагона было еще в том, что он был небольшой и светлый, и мы им пользовались до самого момента прощания с нашими домами на колесах в марте следующего года.

Сидорин уехал на машине, чтобы осмотреть левый фланг, где воевали 2-я и 8-я дивизии, а поскольку в машине не оказалось места для его гостя, Ллойда Дейвиса, то последний неожиданно был предоставлен самому себе. Поэтому я пригласил его походить вокруг вместе с Прикеттом, который отныне был прикреплен к финляндской гвардии и был уверен, что лучше находиться «перед» передовой линией огня, чем «на» ней, для ведения боевых действий предстоящих нескольких дней.

В 2 часа пополудни дождь прекратился, так что я получил лошадей, и мы с Лаком, имея на руках приблизительный план местности для ориентирования, отправились на поиски 17-й батареи, тогда являвшейся частью 2-й стрелковой дивизии артиллерии. Была влажная, но солнечная погода, земля покрыта лужами, и мы двигались со скоростью пешехода, ощущая холод тумана, висевшего над голой, черной и недружелюбной степью, которая, казалось, простирается до бесконечности, монотонная и пустая, сворачиваясь в складки и долины с холмами, окрашенными в такой же мрачный цвет.

Мы отыскали штаб батареи в Лисках и встретили там ее командира, полковника Подцепукова, и полковника из 3-й Донской стрелковой дивизии, чей штаб находился в той же деревне. Я пообещал им немного материалов и медицинского содействия, а затем уехал на поиски позиций батареи.

Мне придали несколько нервозно выглядевшего казака-проводника, но так как Норманна Лака нельзя было назвать опытным наездником, нам пришлось двигаться медленно. Как только мы отъехали, красные начали обстрел деревни, но огонь велся с большим разбросом. Снаряды падали в 70 – 100 ярдах, и от них вспыхнули дома. Охваченные паникой жители бросились спасаться кто как мог – хотя ни один снаряд не лег ближе 50 ярдов от меня, – и дым от разрывов чернел на фоне ясного неба.

Мы проехали мимо позиции русских гаубиц – шестидюймовок, которые вели бой, – одна пушка вышла из строя, и артиллеристам оставалось едва ли по 20 снарядов на орудие на какое-то время, – ив конце концов отыскали так называемую «опасную» позицию 17-й батареи.

Град снарядов, к которому меня привели, вероятно, появлялся там в какое-то другое время, и голая степь вообще была лишена вида рвущихся снарядов. Определенно то тут, то там можно было насчитать от 40 до 50 воронок от снарядов, но офицеры отрицали наличие у себя каких-либо потерь в живой силе, и хотя шел уже четвертый день боев, вся череда их телег и бивуаки располагались в каких-нибудь 150 ярдах по прямой в тылу орудийных позиций. Орудия были безукоризненно чистые и отлично действовали, наблюдательный пост был там, где ему было положено находиться, то есть примерно в 600 ярдах впереди, а командир батареи стрелял в красный бронепоезд, только что появившийся, как медленно движущийся кусок металла, к югу от моста у Лисок. Солдаты в основном были удовлетворены имевшимся у них количеством британских снарядов, хотя тут не было запасных частей и масла для тормоза отката.

Над нами гудели два аэроплана, бомбившие станцию Лиски, но они никак не опускались до высоты ниже 1500 метров, что при отсутствии противовоздушного огня со стороны противника представлялось излишне большой высотой. Однако красные вступили в бой с ними, подняв ствол полевого орудия, осколки заставляли нас разбегаться, когда они стали со свистом врезаться в землю поблизости. Велся артиллерийский обстрел и наших передовых постов, находившихся перед предмостными укреплениями. Использовались главным образом бризантные снаряды, потому что имевшаяся у них шрапнель была очень ненадежна, и снаряды взметали вверх фонтаны черной земли и глины.

В вагон мы возвратились вечером прилично измотанными и нашли там несколько офицеров из окружения Янко, включая самого генерала, которых развлекал неутомимый Прикетт. Он обращался с высокопоставленными офицерами точно в той же самой манере, что и с молодыми и шумными, и те безоговорочно ему подчинялись.

На следующее утро после завтрака с финляндскими гвардейцами мы с Лаком поехали в Острогожск. Лак, испытывая боль, на этот раз сидел в деревенской подводе рядом с моим дорожным мешком и несколькими комплектами медицинского имущества, и в конце концов мы его оставили одного.

Мой казак-ординарец, видимо, хорошо знал дорогу, и мы проехали через деревню Конорицы, где были расквартированы Луганский и Гундоровский полки. Эти части удерживали южный берег Дона вдоль линии железной дороги с помощью небольших постов, поскольку между Лисками и Коротояком не было переправ.

Солдаты расположились у обочины дороги, занимаясь стиркой рубах, приготовлением еды и расчесыванием своих локонов, косясь одним глазом в сторону девушек и крестьянских женщин, приходивших со своими детьми поглазеть на бойцов. Воздух был полон запахов дыма и копоти, и хотя магазины были пусты, одна закусочная все же была открыта.

Эти два полка были укомплектованы спешенными казаками из района Луганска и завоевали себе большую славу во время последнего изгнания красных с Дона. В состав их бригады входила батарея британских 18-фунтовых орудий, и я дал ее командиру записку, по которой он мог забрать материалы из моего вагона, а также приписку Прикетту с просьбой дать посыльному, который предъявит эту записку, чаю и джема. Я все еще готовился к отъезду на Острогожск, как появился Лак, так что, оставив его заканчивать мой в любом случае несовершенный инструктаж на русском языке, я сбежал оттуда и продолжил свой путь. Едва успел я выбраться из деревни и повернуть на юг, как услышал справа от себя грохот канонады из всех видов орудий и увидел несчастный городок Коротояк под мощным обстрелом, а в некоторых местах виднелись огни пожаров, от которых дым черным столбом поднимался в ясное синее небо.