Читать книгу "С чистого листа - Дженнифер Нивен"

Тогда я могу просто разлететься на миллион сверкающих и ярких частичек света.

Джек

Я хочу, чтобы она подняла взгляд. «Подними глаза, – думаю я. – Подними глаза. Подними».

У меня жужжит телефон, и мы оба вздрагиваем. Это будильник, уведомляющий, что у меня осталось лишь тридцать минут до того, как все вернутся домой. Вот черт.

Она даже не дожидается, пока я его выключу, роняет мою руку, словно это горячая картофелина, и выскакивает из машины. Очарование мгновенно исчезает, а я сижу и думаю: «Какого черта я делаю?»

Я едва не уезжаю, но тут же вылезаю из «Ленд Ровера», а она уже на крыльце. Впервые за весь год я чувствую, что наступает осень. Воздух прохладный, и от этого я думаю о кострах, но рука у меня еще теплая. Я сую ее в карман, и она обжигает мне кожу сквозь джинсы.

Либби говорит:

– Спасибо, что довез меня до дома.

И я явственно слышу – она волнуется.

Я смотрю ей прямо в глаза.

– Ты самая удивительная из всех на свете. Ты другая. Ты – это ты. Всегда. Кто еще может так сказать, кроме разве что Сета Пауэлла, а он дурак. А ты, Либби Страут, вовсе не дура.

Она упирает пальчик мне в грудь.

– Я действительно тебе нравлюсь.

– Что?

– Джеку Масселину нравится толстушка, но ты еще не до конца это осознал.

«Ладно, – думаю я. – Посмотрим, что и как пойдет».

– Я не говорю, что ты права, но что если я это осознаю?

– Тогда, похоже, нам придется с этим что-то делать.

С этими словами она заходит в дом и закрывает за собой дверь.

Либби

Я стою в прихожей, и сердце у меня то выпрыгивает из груди, то замирает. Я слышу его по ту сторону двери. Я чувствую его там. Я точно определяю момент, когда он уходит: две минуты спустя, потому что воздух вокруг меня снова становится нормальным, а не опасным и насыщенным электричеством, из которого в любую секунду может ударить молния. Когда он уезжает, сердце у меня по-прежнему рвется из груди.

Джек

Я думаю рассказать об этом, когда мама передает салат, когда Дасти декламирует строчки своей роли из «Питера Пэна», когда папа передает макароны с сыром: «У меня прозопагнозия. Это официальный диагноз. Меня сегодня проверял невролог».

Никто не знает, что меня целый день не было дома, кроме Маркуса, который все время выдает штучки вроде: «Я сегодня позвонил домой, но трубку никто не снял. Ты что же, спал, Джек? Ты, наверное, заснул, да? А то обязательно бы снял трубку?» Он провоцирует меня на ответы, пытаясь вывести из себя. Когда мама с папой не видят, я показываю ему средний палец.

Папа все-таки замечает и говорит:

– Эй! Только не за столом.

Мне хочется сказать ему, чтобы он помалкивал. Хочется сказать: «Уж кому-кому, а не тебе другим выговаривать».

Но я в каком-то странном приподнятом настроении, несмотря на доктора Амбер Клайн и на свои испорченные мозги. Так что я не говорю ни слова ни отцу, ни Маркусу, что гораздо больше, чем каждый из них заслуживает. Остаюсь замкнутым в себе, заново переживая поездку туда, потом путь домой, наши переплетенные с Либби руки, как она мне улыбнулась и как сказала:

«Тогда, похоже, нам придется с этим что-то делать».

После ужина я сижу в подвале и работаю над роботом «Лего», пытаясь целиком погрузиться в процесс создания чего-то, но единственное, что я создаю, – это величайшую в мире кучу разномастных деталей от робота. Здесь начинается самый трудный этап моего проекта. Как только я точно понимаю, что хочу собрать, остается лишь выбрать нужные детали и соединить их вместе в правильной последовательности. Но сейчас у меня не клеится. У меня в голове пятьдесят мыслей о пятидесяти разных роботах, но ни один из них мне или не подходит, или недостаточно оригинален.

Я слышу чьи-то шаги, и с лесенки раздается голос:

– Ты и вправду болел сегодня?

Дасти.

– Ерунда, не грипп.

– Хочешь об этом поговорить?

– У меня все нормально.

Он подходит ко мне и принимается перебирать детали, разбросанные на рабочем столе и на полу. Я спрашиваю:

– Хочешь о чем-нибудь поговорить? Люди все такие же вредные?

– У меня тоже все в порядке. Я – Питер Пэн.

И тут я все понимаю. Ему хочется побыть в настоящем. У плохих полос в жизни есть особенность всегда возвращаться и делать это слишком часто.

Я поднимаюсь к себе в комнату и вылезаю в окно, потом на дерево и на крышу. Ложусь на спину и гляжу в небо. Я думаю, что это то же самое небо, на которое я смотрел в шесть лет, еще до того. Вообще-то тем же самым небо быть не должно из-за того, что случилось. Оно должно выглядеть совершенно по-другому.

Маркус играл во дворе. Я залез на крышу, чтобы смыться от него и от мамы, которая всегда велела мне за ним присматривать. Залезть наверх оказалось труднее, чем я ожидал. Это меня удивило. И на крыше оказалось очень грязно – птичий помет, какие-то ветки и мяч для софтбола, пролежавший там, наверное, лет двадцать. Крыша у нас на доме не плоская, с наклоном, и я добрался до самого гребешка, откуда стал разглядывать улицу и весь район. Я держался одной рукой, и как раз тогда на меня посмотрел Маркус, а я отпустил руку, потому что хотел показать ему, что я сильный, бесстрашный и большой, а он таким никогда не станет.

Нужно меньше секунды, чтобы упасть с почти четырехметровой высоты, но мне показалось, что падение длилось целую вечность. Говорят, что в момент падения память распахивается настежь. Ты видишь то, о чем обычно не думаешь, чего не видишь и не помнишь. В моем случае это было мамино лицо – точнее, ее глаза. Я не помню, какими они были в тот момент, когда я их увидел, но я помню, что точно их видел.

Либби

– Алло?

– Это Джек. Я думал о том, что ты сказала.

– Я много чего говорю. Поконкретнее можешь?

– Я думал о том, что ты сказала, что нужно что-то делать касательно всей этой ситуации с ты-нравишься-мне-я-нравлюсь-тебе.

– Я никогда не говорила, что ты мне нравишься.

Молчание.

– То, что ты только что слышала, – это последний стук моего скоропостижно скончавшегося сердца.

– Говоря гипотетически, если – я не утверждаю, что это так, – но если бы ты мне нравился, как бы ты себя в таком случае вел?

– Я бы, наверное, захотел взять тебя за руку.

– Наверное?

– Гипотетически, да. Мне бы однозначно гипотетически захотелось взять тебя за руку.

– Ну, ладно, я бы, наверное и гипотетически, тоже бы взяла тебя за руку.