Читать книгу "Кустодиев - Аркадий Кудря"

Роскошный обед в доме миллионера-рыбопромышленника художник позднее собирался запечатлеть на картине «Купеческая свадьба». Кирилл Кустодиев вспоминал: «Две полуциркульные арки, задрапированные бархатом. Четыре столика, на одном в глиняных горшочках черная икра различных сортов… Огромный стол, уставленный множеством блюд… Всевозможные супы, бульоны, уху из стерлядей с расстегаями и пирожками сменяют мясо, индейки, фазаны, утки. Лакеи в черных фраках обносят гостей»[262].

Должно быть, этот обед вдохновил Кустодиева написать очень сочный по колориту натюрморт «Омар и фазан» — аппетитная живность на столе словно соперничает яркими красками с букетом алых роз в темно-синей вазе.

Что же касается задуманной картины «Купеческая свадьба», то ее исполнение было отложено на несколько лет, до рокового 1917 года. Но и тогда пошатнувшееся здоровье не позволило Борису Михайловичу осуществить свой замысел: дальше нескольких эскизов дело, к сожалению, не пошло. А полотно мыслилось монументальное и, как можно судить по эскизам, многофигурное. По свидетельству сына, — около четырех метров в длину.

В Петербурге, по возвращении из Астрахани, ожидало приятное событие — встреча с полотнами А. П. Рябушкина на большой посмертной выставке художника, открывшейся в Академии художеств. И вновь Кустодиев любовался картинами, многие из которых он уже видел ранее, — «Московская Улица XVII века в праздничный день», «Русские женщины XVII века в церкви», «Чаепитие», «Ожидание новобрачных от венца в Новгородской губернии».

Но вот еще одна картина, совсем ему незнакомая, и это истинный шедевр по достоверности деталей, колориту и исходящему от полотна щемяще-грустному настроению, несмотря на, казалось бы, праздничность заявленной темы, — свадебный поезд в Москве (XVII столетие)». Фигура молодой женщины, быстро уходящей от богато разукрашенного санного поезда с новобрачными, подсказывает зрителю, что чье-то счастье обернулось для нее душевной болью, сломанной судьбой.

Вскоре после выставки в издательстве Кнебеля выйдет монография о Рябушкине, написанная А. Ростиславовым некогда поместившим в «Аполлоне» большую иллюстрированную статью о Кустодиеве. И, читая написанное критиком о Рябушкине, Борис Михайлович сможет лучше понять собственную любовь к художнику, искавшему в русской жизни те же мотивы, которые дороги и ему: «Рябушкин страстно любил старинный народный быт, русскую жизнь, русских людей в их благообразии, как видел их и чувствовал. Недаром он брал почти исключительно праздничные сюжеты для своих произведений… Любовь эта была у Рябушкина непосредственной, абсолютно лишенной идейной тенденциозности, ибо это была любовь к красоте форм русского благообразия, русской праздничной красоте, которая жила в старину и все еще живет в подлинно народной жизни»[263].

Долгожданная встреча с коллегами состоялась 18 октября 1912 года на квартире Н. К. Рериха (на Мойке, 83), в здании возглавляемой им школы Общества поощрения художеств, где собрались для обсуждения предстоящих выставок и других насущных проблем члены общества «Мир искусства». И все они — А. Бенуа, Е. Лансере, Л. Бакст, И. Билибин, К. Петров-Водкин, С. Судейкин и другие — радостно приветствуют Кустодиева, поздравляют с выздоровлением и возвращением в их ряды.

Вместе с Е. Лансере и С. Яремичем его включают в члены жюри, отбирающего на выставки картины. Решено, что очередная выставка сначала откроется в Москве, примерно в первой декаде ноября. А в январе следующего года — в Петербурге.

На московской выставке Борис Михайлович решил показать выполненных для Нотгафта «Купчих» и несколько женских портретов — Н. Л. Зеленской, Г. Н. фон Мекк и г-жи Штильман. На петербургской выставке он, кроме того, собирался представить написанный в Воскресенском натюрморт — очень нарядный букет полевых цветов — и свой автопортрет, выполненный для галереи Уффици.

Вернисаж выставки «Мира искусства» в Москве прошел успешно. Газета «Речь» благожелательно отметила портрет г-жи Гиршман работы К. Сомова, «великолепие» картин «Карнавал» и «Маскарад» С. Судейкина. И тут же: «Много поработал Кустодиев и дал интересные по выполнению портреты и такие сочные, такие колоритные вещи, как большой жанр “Купчихи”»[264].

Год уходил. Из-за болезни многое, чем жил мир, прошло мимо внимания Кустодиева, и, просматривая накопившиеся дома газеты и журналы, Борис Михайлович задерживает взгляд на некоторых публикациях. За событиями, хотя бы и уже минувшими, особенно интересно следить по богато иллюстрированному журналу «Искры». Вот фотография «Титаника» и известие о гибели «величайшего в мире, роскошного девятиэтажного парохода». А вот вид открывшегося в Москве нового художественного музея, который, как и петербургский, получил имя императора Александра III.

Большая подборка иллюстративных материалов о праздновании в августе-сентябре в Москве, Петербурге и Бородине 100-летия войны 1812 года. На Балканах война: сербы воюют с турками.

Уже подоспел и первый, за январь 1913 года, номер журнала-еженедельника «За 7 дней». В нем публикуется репродукция мраморного бюста танцовщицы Иды Рубинштейн (помнится, покойный Серов писал ее портрет в обнаженном виде) работы парижского знакомого, скульптора Наума Аронсона.

Здесь же — статья Андрея Левинсона «Искусство в 1912 году». Посмотрим, что же пишет уважаемый критик. Есть кое-что и о «Мире искусства». Вспоминает становление этого объединения, ставшего «средоточием сил, революционизировавших русское искусство», — в 1898 году, стараниями С. Дягилева и А. Бенуа. Характеризует возрожденное общество: «Ныне кружок “Мира искусства” при емкости художественных критериев, свойственной его руководителям, все же олицетворяет момент относительной устойчивости и консерватизма среди всеобщей анархии. Коренная группа, в которой благородный реализм Серова и Кустодиева сочетался с графическим характером и историческими реминисценциями петербуржцев, по-прежнему образует зерно кружка»[265].

Насчет «благородного реализма Серова и Кустодиева» — понравилось, и Борис Михайлович, не без улыбки, обратил на этот пассаж внимание жены.

В газете «Речь» блеснул иронией по поводу открытия выставки «Мира искусства» в Петербурге бывший сподвижник С. Дягилева Дмитрий Философов. «Выставка “Мира искусства — пишет он, — открылась с помпой. Масса народу, притом “избранного”, красивые туалеты. На окнах гиацинты. Невидимый оркестр сначала играл “Лоэнгрина”, потом съехал на “Аиду”. Все это было когда-то»[266], — заключил вступительную часть Философов, намекая посвященным в историю русского искусства, что именно в такой праздничной атмосфере открывались некогда выставки «старого» «Мира искусства» во времена, когда им руководил Дягилев