Читать книгу "Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел"

Хозяйка дала каждому из нас по кружке теплого молока и по куску хлеба. Я был страшно голоден, но так устал, что во время еды на какие-то мгновения проваливался в сон. Сташек и Михал уже спали, привалившись друг к другу, а мне было не к чему прислониться. Тут я увидел, что старуха жестами приглашает меня прилечь на кровать. Меня не пришлось долго упрашивать. Я лег у нее в ногах поперек кровати и мгновенно заснул.

Проснувшись, я в первый момент ничего не понял. Старая ведьма усмехалась беззубым ртом; с другого конца кровати на меня смотрели две детские мордашки; ревел теленок, а надо мной склонился солдат и тянул меня за руку. За спиной у него была винтовка с примкнутым штыком. Я потер глаза, решив, что все это мне снится, спустил ноги с кровати и собрался встать. Тут я увидел, что на скамейке, потирая глаза и зевая, сидят Сташек и Михал. Видимо, они тоже решили, что солдат им приснился. Тут я понял, что произошло. Нас нашли югославы. Куда они отвезут нас – в Загреб или отправят обратно, в Венгрию?

Солдат, ничего не объясняя, вывел нас из дома, усадил в запряженные лошадью сани и отвез в небольшой городок, расположенный в нескольких милях от того места, где мы так сладко спали. В полицейском отделении уже находились двое из нашей группы и еще несколько поляков, которые, как и мы, ночью перешли Драву. Нам всем дали поесть, а потом отвели на железнодорожную станцию и посадили в вагон. Вместе с нами в вагон сел охранник.

– Куда нас везут? – спросили мы нашего конвоира.

– В Загреб.

– Ура! Вы слышали, мы едем в Загреб! – закричал кто-то.

– Вы не поняли, куда вас везут, – увидев нашу реакцию, сказал конвоир.

– Что значит «куда»?

– В Загребе вас посадят в тюрьму за незаконное пересечение границы.

– Надолго?

– Иногда сажают на неделю, иногда не несколько дней. Зависит от многого.

– От чего, например?

– Как тюремное начальство относится к полякам. Если хорошо, вы проведете в тюрьме не больше дня, причем с хорошей кормежкой. Ну а если нет, то...

– Откуда вам это известно?

В ответ охранник рассмеялся:

– Я почти ежедневно на протяжении всей зимы десятками вожу поляков в Загреб. Так что можете не сомневаться в моих словах. Почему вас так тянет уехать из дома? Почему тысячами блуждаете по всему миру? Вам что, не хватило войны у себя в стране?

Ни у кого не возникло желания принять участие в споре. Некоторые уже спали. Кто-то был занят собственными мыслями. Охранник уселся поудобнее, расстегнул мундир и вытянул в проход ноги.

Мы прибыли в Загреб поздно вечером, и охранник повел нас через весь город. Случайные пешеходы с любопытством оглядывали нашу процессию. Было холодно. Дул сильный ветер. Мы прошли мимо ночного клуба, откуда доносилась веселая музыка и взрывы смеха. Женщины в вечерних туалетах в сопровождении мужчин в смокингах окинули нас небрежным взглядом и вошли в клуб.

«Какая бездонная пропасть разделяет наши миры», – подумал я.

Мы подошли к тюрьме. Ворота открылись и впустили очередную группу голодных и замерзших поляков. В течение двух часов мы излагали на бумаге подробности пересечения югославской границы. Затем нашу группу из одиннадцати человек поместили в камеру, располагавшуюся на первом этаже.

В камере уже было несколько человек. Четверо спали на койках, стоящих вдоль стены, остальные на голом полу. Прямо скажем, эту невеселую картину освещала единственная лампочка, висящая под потолком. Мы вошли в камеру, и дверь за нами закрылась на несколько оборотов ключа. Мы опять оказались в тюрьме.

Спотыкаясь о лежащие на полу тела, мы попытались найти свободные места. Нам удалось это сделать. Кое-как устроившись, мы решили разузнать у обитателей камеры, куда все-таки попали.

В камере были только поляки, арестованные, как и мы, за незаконное пересечение границы. Некоторые провели здесь уже неделю, а кое-кто всего лишь день.

– Почему они не позволяют нам идти дальше? – спросил Михал.

– По той же причине, что и венгры, – послышался голос с пола. – Соблюдают законы. Боятся спровоцировать немцев. Ну и собственная бюрократия.

– Как здесь кормят? – испытывая чувство сосущего голода, спросил я.

– Черный кофе и хлеб. Ежедневно. И ничего другого.

– Они обращаются с нами, как с преступниками, – добавил сидящий рядом со мной человек. – Охранники нормальные люди, но они до смерти боятся своего начальника. Он настоящий ублюдок. Каждое утро приходит с проверкой и требует, чтобы мы стояли по стойке «смирно». Вероятно, чертов немец, но в славянском обличье, и времени у него навалом. Тюрьма забита поляками.

– А как отсюда выбраться? – спросил Сташек.

– Если вы можете предложить ему взятку, вас выпустят уже завтра. Если нет, то будете на общих основаниях дожидаться, пока не подойдет ваша очередь в консульстве. Но это долгая история.

У нас было еще много вопросов, но раздались недовольные голоса:

– Завтра поговорите. У вас впереди куча времени. Все хотят спать.

В камере стоял стойкий запах испражнений; в углу на небольшом постаменте находилось черное ведро, используемое для естественных нужд. Михал пошел в угол, чтобы использовать ведро по назначению.

– Ты что, не видишь? – раздался возмущенный голос. – Оно полное до краев!

– Но я больше не могу терпеть. Меня сейчас разорвет.

– Завяжись в узел и дождись утра, – раздался совет с пола. – Перед утренним построением ведро выливают.

Михалу вместе с такими же, как он, бедолагами пришлось терпеть до утра; они не рискнули ослушаться совета «старожила».

Сидя на каменном полу, прислонившись друг к другу, спали урывками. Тело затекало, и примерно каждые полчаса кто-нибудь не выдерживал и менял положение и, естественно, будил остальных. Холодный пол. Переполненный мочевой пузырь. Храп сокамерников. И ко всем удовольствиям, вши. К концу ночи мы все уже чесались. Наконец мучительная ночь подошла к концу и наступило утро.

Оно началось с криков охраны, лязганья ключей и выноса полных ведер нечистот. А вот и наша очередь. Мы вчетвером вынесли ведро и воспользовались туалетом в конце коридора.

– Поживее, поторапливайтесь! – подгоняли охранники. – На каждого минута.

– Очень напоминает гестаповские застенки, – прокомментировал стоящий рядом со мной мужчина, – или советскую тюрьму. Потом они потребуют, чтобы мы подписали признание.

Мы полагали, что теперь нам принесут завтрак, однако нас ждало разочарование. Далее шли построение и перекличка. Мы выстроились вдоль коридора. С двух сторон встала охрана. Появился начальник тюрьмы, в форме с эполетами, с саблей на боку, и медленно пошел вдоль строя. У него был вид генерала, проводящего смотр армии.

– Есть какие-нибудь жалобы? – спросил он, остановившись в центре строя.