Читать книгу "Вселенная Айн Рэнд - Гэри Вайс"

В 1964 году Лофтин начал свое интервью с вопроса о том, что Рэнд думает о профсоюзах. Она ответила неоднозначно. В принципе, против них она ничего не имела, однако не хотела, чтобы они слишком заносились. В замечании, предрекавшем протесты против отмены коллективных договоров в Висконсине в 2011 году, она выразила опасения по поводу влияния профсоюзов. В эпоху господства тяжелой промышленности профсоюзы могли закрывать порты, блокировать транспортную систему и замораживать производство жизненно необходимого сырья. И все-таки Рэнд не высказывалась категорически против профсоюзов, придерживаясь того убеждения, что у профсоюзов есть право вести переговоры с корпорациями о размере заработной платы и о пособиях.

Лофтин спросил, не видит ли Рэнд «опасности в том, что среди кандидатов, конгрессменов и сенаторов, так много профсоюзных деятелей?» Ответ был осторожным и неоднозначным, однако в целом выдержанным в рамках той риторики, какую можно было услышать спустя полвека из уст Скотта Уокера, губернатора Висконсина, и его соратников по «Чаепитию», когда в 2011 году началось подавление профсоюзов.

«Опасности? — переспросила Рэнд. — Нет, никакой опасности не существует до тех пор, пока этим деятелям не приходится голосовать так, как требуют профсоюзы». Но затем, отчасти пойдя на попятную, она завила, что видит во всем этом «большую ошибку и проявление чудовищной несправедливости, поскольку у профсоюзов нет права определять политику страны или указывать своим членам, за кого голосовать. Следовательно, нет у них и права финансировать того или иного кандидата без личного согласия всех членов профсоюза».

Рэнд разграничила профсоюзную мораль и право финансировать политиков за счет членских взносов: «У них нет на это морального права. К несчастью, в данный момент у них есть право законодательное, что совершенно неприемлемо. Разумеется, это несправедливо, но все-таки не слишком опасно. Опасность появится, если профсоюзные лидеры смогут, скажем так, добиваться желаемых результатов голосования. Когда они действительно смогут влиять на мнение избирателей из числа своих членов. Но пока они это сделать не в силах». По меркам Рэнд, эта характеристика вполне нейтральна, однако она затрагивает самую суть проблемы, которая осталась нерешенной и спустя пятьдесят лет.

Лофтин перевел разговор на другую тему: он заговорил о выборах в Сенат от штата Нью-Йорк. Роберт Кеннеди состязался с Кеннетом Китингом, либеральным республиканцем (в те времена такое еще было возможно), который уже много лет представлял в Сенате Нью-Йорк. И снова высказывания Рэнд выражали взгляды, очень близкие активистам «Чаепития». Формулируя свои мысли так, чтобы Кеннеди досталось меньше, чем Китингу, который отказался поддержать ее протеже Барри Голдуотера, Рэнд заявила, что эти выборы — «одни из самых неудачных» на ее памяти «или даже самые неудачные». Мало того, что выдвижение Кеннеди от Нью-Йорка представляло собой «явный захват власти», с чем в то время в Нью-Йорке особенно и не спорили, — Рэнд считала несправедливым, что избиратели с правыми взглядами не смогли проголосовать против гнусного Кеннеди. В результате они отдали преимущество либеральному республиканцу — носителю политических взглядов, к которым Рэнд относилась с таким же презрением, с каким участники «Чаепития» взирают на умеренных и далеко не консервативных республиканцев.

«Демократы хотя бы открыто показывают, кто они есть, — сказала она. — А вот либеральные республиканцы, хотя и не высказывают явного несогласия с демократами», однако «благополучно привели республиканскую партию к экономике, регулируемой государством».

У Рэнд не было причин для беспокойства. К концу ее жизни либеральные республиканцы вышли из употребления, как автомобили «эдсел» 1959 года выпуска. Через тридцать лет после ее смерти все стало так, как она хотела: кандидаты изо всех сил старались обскакать друг друга справа, словно амбициозные генералы времен Первой мировой. Республиканской партией командуют ее последователи — «Движение чаепития».

Лофтин коснулся и того вопроса, который в наши дни стал для всей страны самым животрепещущим. Он спросил, считает ли Рэнд, что «национальный долг, превысивший триста миллиардов долларов, является для американцев серьезной проблемой». В те времена это была огромная сумма. Сегодня, с поправкой в 2,1 триллиона долларов на инфляцию, это были бы сущие пустяки.

Ответ Рэнд был будто взят из агитационных речей, звучащих перед митингами «Чаепития»: «Сама мысль, — сказала она, — что этот долг не является проблемой просто потому, что мы должны, скажем так, самим себе, или же потому, что нам никогда не придется его оплачивать, что мы сможем передавать его из поколения в поколение, — просто заблуждение, порожденное упрощенным, примитивным взглядом на экономику. Любой порядочный экономист скажет вам, что нельзя тратить больше, чем производишь, и что рано или поздно подобные траты выйдут вам боком».

После чего последовало новое пророчество:

«И расплачиваться за долги придется финансовым крахом, по сравнению с которым кризис 1929 года покажется пустяком. Рост национального долга обязательно приведет к экономическому кризису. Разумеется, единственное, чего не может предсказать ни один экономист, это время, когда кризис разразится. Никто не знает, когда это произойдет. Но произойдет обязательно».

Когда я впервые услышал эти простые слова из далекого прошлого, я не мог понять, почему Институт Айн Рэнд не раструбил об этом ошеломляющем предсказании повсеместно. Вероятно, предположил я, эти слова просто затерялись в череде многочисленных радиоинтервью и в потоке всего, что было написано за долгие годы. Конечно, нелепо предполагать, что рост национального долга привел к кризису или финансовому краху 2008 года. Однако увеличение лимита госдолга в 2011 году привело к снижению кредитного рейтинга США и к большим изменениям на рынке. Предсказание Рэнд могло показаться нелепым в 1964 году или даже в 2010-м. В 2011 году оно стало жутко, пугающе достоверным — из-за идеологической поляризации, катализатором которой стали идеи Рэнд.

Даже если бы об интервью 1964 года стало известно широкой публике, это не отменило бы главного препятствия, мешающего «Чаепитию» превратиться в «Чаепитие Рэнд», — несогласия по вопросам веры. Таково вечное проклятие объективистов, вечный камень преткновения. Рэнд ненавидела религию, особенно христианство. Однако для подавляющего большинства участников «Чаепития» вера в Бога составляет основу жизни.

Агитационная литература движения напоминает сборники церковных гимнов, где постоянно упоминаются Всемогущий и Христос. Автор карманного издания «Манифеста Чаепития», консервативно настроенный журналист Джозеф Фара, упоминает Господа практически на каждой странице. «Я знаю сердце и душу „Движения чаепития“, — пишет он. — Его составляют люди, которые по главным вопросам придерживаются того же мнения, что и я. Это движение людей богомольных, людей, которые любят Бога, людей, которые посещают церкви и синагоги».[142] Объективисты, таким образом, остаются не при делах, если только не считать Рэнд основательницей собственной церкви.