Читать книгу "Вихрь - Оливия Уэдсли"

Жан последовал за ней.

— Скажи, ради Бога, почему ты не захотела ехать в «Атлантик»? — спросил он, махнув рукой Эбенштейну. — Он говорит, что там очень шикарно, и все там останавливаются.

— Американцы, да, — проговорила Ирэн. — Но «Четыре времени года» более солидная и вообще прекрасная гостиница. Я всегда в ней останавливалась.

— Я бы желал, чтобы ты была более любезна с Эбенштейном. Я уверен, что он заметил твою холодность. В конце концов, я всем обязан этому человеку; он вывел меня в люди. Не следует это забывать.

— Какие глупости ты говоришь, Жан! Каждый импресарио с удовольствием взял бы на себя эту роль. Эбенштейн вполне приличен, когда он на своем месте.

— Хорошо, но ты по крайней мере…

— Поверь мне, Жан, что я знаю, как себя вести с людьми. Со стороны Эбенштейна было бестактно заказывать для нас комнаты.

По дороге в гостиницу Жан мрачно молчал. На лестнице их встретил управляющий.

— Графиня, — начал он любезно.

— Я больше не графиня фон Клеве, — объяснила Ирэн. — Я приехала с моим мужем, Жаном Виктуаром. Можете вы нас приютить?

— Да, да, конечно. — Маленький человек указал им на входную дверь. — Комнаты номер 20. Вы всегда в них останавливались.

В вестибюле была вывешена огромная афиша, возвещающая о концерте Жана. Когда Ирэн увидела свою фамилию на стене, ею вдруг овладело неприятное чувство. Ей это казалось унизительным. Она вздохнула, когда лифт остановился на втором этаже. Комнаты были прекрасные, с великолепной ванной.

— Ну, разве здесь не хорошо? — спросила она Жана, смотря на него.

— Должно быть, очень дорого.

— Ах ты, ворчун! Не умеешь ничем быть довольным.

Она поцеловала его.

— Эбенштейн сказал, что заедет после завтрака поговорить о делах.

— Придется с этим примириться, — ответила Ирэн и рассмеялась коротким смехом. — Ты больше не мой, теперь ты принадлежишь Эбенштейну и большим розовым плакатам. А я соломенная вдова во время медового месяца. Печальная участь! Я хочу выйти за покупками, пока ты будешь разговаривать с Эбенштейном.

— Но ведь он пригласил нас обоих пойти с ним вместе куда-нибудь.

— В «Альстер-павильон»?..

— Да, именно.

— Мы встретимся там, вероятно, к чаю. «Альстер» — это огромный ресторан с оркестром и кафе, выходящим на улицу. Его видно из окна.

Жан посмотрел в окно. Река сверкала и переливалась. По тротуарам, окаймленным деревьями, проходили изящно одетые женщины; по другую сторону оркестра он увидел большое куполообразное здание, обращенное задней стороной к реке. Вдоль всего фасада были расставлены столики и стулья. Доносились отдаленные звуки музыки. Жан нашел, что Гамбург — прекрасный город.

— Великолепно, моя дорогая, значит, мы встретимся к чаю. Мы к этому времени покончим со всеми делами.

Они позавтракали в ресторане, где многие смотрели на Жана с любопытством. Эбенштейн не терял времени даром в Гамбурге: он сообщил управляющему гостиницы, кто у них остановился. В три часа, в то время как Ирэн курила, лежа на диване в гостиной, а Жан тихо наигрывал какую-то мелодию, им доложили о приходе Эбенштейна.

— Какая досада! — воскликнула Ирэн. — Как раз в ту минуту, когда нам так хорошо.

Жан поцеловал ее.

— Да, черт бы его побрал! — сказал он и сел рядом с ней. — Какой скотиной я был сегодня утром!

— Нет, ты был просто немного расстроен.

— Теперь все хорошо?

— Да, конечно, мой дорогой.

Он вышел, весело насвистывая, уже забыв обо всем.

— Значит, чай будет в пять, я буду ждать тебя. Когда он ушел, Ирэн еще немного полежала, затем оделась и вышла за покупками.

В это утро город выглядел чудесно. Был прекрасный день. Все окна второго этажа красивого каменного фасада магазина Тиц были украшены геранями; в других, маленьких магазинах лобелиями и маргаритками. Все это, ярко освещенное солнечными лучами, создавало поразительный эффект.

«Какой Жан милый, — думала Ирэн, шагая. — Он всегда жалеет, когда натворит что-нибудь». Ей казалось удивительным, что так легко просить прощения, тогда как ей всегда было очень трудно извиниться в чем-нибудь. Ирэн еще не понимала до конца легкого характера Жана. Она не знала, что сказать «извините» ему так же легко, как принять ванну или положить сахару в чай.

Жан в это время был занят делами. Результаты деятельности Эбенштейна были очень удачны. Оставалось только подписать контракты в Париж и Лондон, дела шли великолепно или, как он выражался, «полным ходом».

Когда Жан просмотрел и подписал контракты, Эбенштейн заказал коньяку.

— Одним словом, ваше будущее в ваших руках, — проговорил он, глядя на солнечные лучи через монокль. — У вас все впереди. Вы молоды, женаты на женщине, которая сама по себе представляет капитал, и пользуетесь успехом. Все теперь зависит от вас. Вы далеко пойдете.

Жан покраснел от удовольствия.

— Мне бы хотелось, чтобы концерт был сегодня! — воскликнул он.

В эту минуту к их столику подошли трое мужчин и обменялись поклонами с Эбенштейном. Он назвал Жану их фамилии: Бебель, Фриц Либенкрон и Розенберг.

— А это наш великий маэстро мсье Виктуар, господа, — закончил он с жаром.

Все трое оказались авторитетами в музыкальном мире, хотя Жан никогда раньше о них не слышал. В то время как они все вместе весело разговаривали и пили, Жан вдруг заметил вдали Ирэн. Она искала его. Он вскочил и помахал ей рукой. Увидев его, она улыбнулась и направилась в его сторону, пробираясь между столиками. Не доходя до них, она остановилась и позвала его жестом. Подойдя к ней, он сказал:

— Идем, дорогая, здесь еще три таких же толстяка, как Эбенштейн.

— Мне не очень хочется знакомиться с толстяками вроде Эбенштейна.

— Пойдем, пожалуйста, Ирэн. Ты никогда не хочешь сделать того, о чем я тебя прошу.

Она подошла к столику и была очаровательно любезна с толстяками, которым Эбенштейн успел шепнуть магические слова: «графиня фон Клеве».

Жан пожал ей руку и улыбнулся. Она решила, что всегда должна быть любезна с людьми, которые помогают ему или могут помочь, но в то же время ей не нравилась среда, в которой она вращалась. Она не была знакома с этим обществом, и это было ей неприятно. Все эти люди казались ей или ограниченными, или слишком фамильярными; в их присутствии ей всегда было как-то не по себе. Она очень обрадовалась, когда, наконец, Эбенштейн и его друзья откланялись и они остались с Жаном вдвоем.

— Ну, как твои дела, милый? — спросила она. Он весело ответил:

— Превосходно, я подписал контракты в Париж и Лондон.

— Но ведь мы сначала поедем домой?