Читать книгу "Последний адмирал Заграты - Вадим Панов"

Завороженный Нучик не отрывал взгляд от облаков. От бурлящих грозовых туч, которые неожиданно стали видны с земли. От возникшего в небе огненного пятна, от полыхающих зарниц и рваных молний, одни из которых бежали к самому горизонту, а другие били в землю. В сухую землю, потому что дождь никак не мог собраться.

— И корабль вываливается в блеске молний. Его трясет и бросает из стороны в сторону. Некоторые приборы, возможно, перегорят. Некоторые цепари запаникуют, а если капитан окажется слабаком, то цеппель имеет все шансы рухнуть на землю. Но как же он красив и величественен в этот миг. Окруженный молниями и Пустотой. Пришедший гордо. Пришедший через огонь и через ничто, — закончил Нестор. По его губам скользнула улыбка: — Мой корабль пришел в грозу, барон, это хороший знак.

«Окно» открылось высоко, лигах в трех над поверхностью, цеппеля видно не было, однако ошеломленный Нучик понимал, что лгать ему дер Фунье не станет. А значит, над ничего не подозревающим Зюйдбургом действительно нависла грозная «Длань справедливости».

— Откуда вы знали? — хрипло спросил барон.

Нестор отложил потухшую трубку и вернулся к вину. Сделал маленький глоток, с легкой улыбкой глядя на продолжающее выстреливать молниями небо, и негромко произнес:

— Наибольшее недоумение вы, галаниты, вызываете у меня своим потребительским и, будем говорить откровенно, — хамским отношением к окружающему миру. Вы цените красоту только в том случае, если эту антикварную картину можно выгодно продать. Вы наслаждаетесь чарующими пейзажами только в том случае, если эта земля принадлежит вам. И никогда не забываете о ее стоимости. Вы любите женщин за состояние их отцов и считаете вкусным только то вино, которое дорого стоит… Скажите, барон, вы когда-нибудь радовались жизни просто так? Радовались тому, что живете? Самому этому факту?

— Вы… Вы зашли слишком далеко, Нестор! — яростно вскричал Нучик. — Я…

— Я показал вам потрясающую картину, барон, необыкновенное от первого и до последнего мгновения зрелище. Нормальный человек был бы потрясен. Талантливый человек сочинил бы оду. Вы же задали прагматичный вопрос. Такое ощущение, будто я разговаривал с гомолункусом. — Дер Фунье отставил бокал и поднялся на ноги. — С минуты на минуту начнется сильный дождь, барон, нужно пройти в дом.

— Откуда вы знали, что «Длань справедливости» придет сюда? — повторил вопрос Нучик.

— Цеппелем управлял мой капитан, а переходом — мой астролог, — высокомерно ответил Нестор, не глядя на галанита. — Я приказал им прийти сюда, и они пришли.

Глава 5,

в которой Мерса осваивается, Генрих II не слушает советов, Помпилио говорит то, что думает, а Нестор скрипит зубами

«Подумать только: я переселяюсь на цеппель! Я стану личным алхимиком чокнутого адигена и отправлюсь в Пустоту.

Фатум! Истинный фатум, клянусь Гермесом!

Я мечтал о путешествиях? Да, я мечтал о путешествиях. Но разве о таких путешествиях я мечтал? А если даже и мечтал, чем они лучше тихой, размеренной жизни, которую я выстраивал на Заграте? И почему эта жизнь закончилась таким вот образом?

Я нашел уютный мир, я работал, я заслужил репутацию отличного профессионала… Я даже подумывал о женитьбе…

Фатум, фатум, фатум… Гермес, ты видишь? Это фатум!

Кто мог представить, что тихая Заграта превратится в бурлящий котел? Кто мог предугадать все это безумие? Убийства и грабежи? Насилие и полную беспомощность полиции? Кто? Неужели сам Гермес пожелал согнать меня с насиженного места, дабы воплотить в реальность те смелые мечты, коим предавался я на этих страницах?

Я отправляюсь на цеппель. Буду жить в малюсенькой комнатушке, имея право лишь на личную койку. Вокруг меня станут кишеть люди. Я буду сталкиваться с ними в коридоре, принимать с ними пищу, засыпать под их храп и… и исполнять прихоти капризного адигена.

Фатум, фатум, фатум…

Уж не сошел ли я с ума?»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.

— «Пытливый амуш» у пятнадцатой мачты, — хмуро сообщил офицер пограничной стражи, тщательно проверив документы Мерсы. — Вдоль забора, пока не увидите указатель. На поле не выезжать, понятно?

— Ага.

Во взгляде пограничника читалась неприязнь. Офицер устал смотреть на бегущих с Заграты людей, злился, что они бросают родной мир, и бесился при мысли, что не может последовать за ними, как требовала перепуганная жена. Офицер сдерживался, старался вести себя профессионально, но не улыбался уже целую неделю.

— Если понятно, тогда вперед.

Шлагбаум поднялся, пропуская нанятый Мерсой экипаж, а к пограничным воротам тут же подъехала следующая повозка. В Альбург пришел «Звездный тунец» — огромный, на шестьсот пассажиров, цеппель, — что вызвало в порту понятное оживление.

— Значит, уезжаете, — вздохнул старик, легонько шлепнув по крупу лошади вожжами.

Сидевший рядом Андреас удивленно посмотрел на возницу — тот впервые с начала поездки подал голос, — и уточнил:

— Я нанялся на цеппель.

Прозвучавшая фраза была очень похожа на попытку оправдаться. Прозвучала так, словно возница имел право укорять, а его, Мерсы, решение было постыдным. Странно прозвучала фраза. Наверное, потому, что Андреас не следил за тоном и произнес слова так, как их подумал. То есть попытавшись оправдаться. И перед возницей, и перед собой.

— Всё равно уезжаете, — пожал плечами старик. — Вы не обижайтесь, синьор, я не в укор… К тому же выговор у вас не местный, значит, всё правильно… Сейчас все уезжают.

У мачты «Звездного тунца» выстроилась очередь. Длинная серая очередь, в которой не было места улыбкам и веселым разговорам, что вьются обычно среди готовящихся к путешествию людей. Зато было много вещей и тревожных взглядов. И ощущение обреченности было, угнетающее чувство покорности судьбе.

«Фатум, фатум, фатум… Гермес, ты видишь?»

Повозка ехала мимо застывшей очереди медленно, настолько неспешно, что Мерса не выдержал и отвел взгляд.

— Я всё понимаю, на Заграте стало холодно. — Возница помолчал. — Сегодня ночью ограбили синьора Смита, он зерно оптом продавал. Самого убили и всю семью тоже… Холодно стало на Заграте, очень холодно. Не так, как раньше.

— Я знаю.

— Вы тоже всё бросили? — Старик покачал головой. — Оно и правильно, синьор, — жизнь дороже.

Андреас хотел сказать, что не успел до конца расплатиться за лабораторию, что скудный скарб, трясущийся на дне повозки, и есть все его вещи, что он ничего не бросил, но… Но промолчал. К чему старику знать, что баул с одеждой и две связки книг составляют всё его богатство? С чем приехал, с тем и уехал.

— Здесь, что ли?

— Да, здесь. — Чувствуя огромное облегчение от того, что разговор наконец закончился, Мерса резво спрыгнул на землю.