Читать книгу "Хибакуша - Валерий Петков"

Погиб.

Перед этим сильно пил, жаловался на сильнейшую депрессию.

Это был шок для меня.

Я понял, что мои доказательства он не слышал, хотя и слушал вроде бы. Ему было важно выговориться, чтобы хоть один человек попытался понять и, возможно, простить то его давешнее безумие.

Кто я такой, чтобы прощать или казнить? Почему он выбрал именно меня? Я был такой же, из запаса – свой, что ли?

Исповедь предполагает облегчение, и неясно, будет ли отпущение «грехов» и причастие.

Причастились мы оба таинств атомного безумства.

Мы уехали из Зоны, но на виски давило невидимое, то, что опасно копилось исподволь в красной темноте кровотока, пульсировало только нам ведомое ощущение смертельной опасности при внешней благости светлого дня.

И пытаюсь доказать, что надо по-другому было бы тогда. Как? И не знаю точно – как.

Он стал сильно запивать потом. Уволился с киностудии, работал киномехаником где-то в санатории, в Юрмале.

Электричка.

Тонкий высвист предупредительного сигнала.

Это безрассудство? Или – смелость? Значит, не боялся он тогда? Или понял только сейчас, что тогда был страх, и он не смог дольше носить в себе это противоречие, избавился от страха и мыслей проклятых – отринул их одним шагом на рельсы.

Ведь и дети, о которых он кричал, валяясь в пыли в лагере, в «чистой зоне» – в итоге всё равно остались сиротами.

Как я отношусь к самоубийцам? Был короткий момент в моей жизни, когда мне казалось, что я потерял всё самое главное – жизнь потеряла смысл. Пока я был трезвым, мысль о возможности суицида меня увлекала. Я не смаковал деталей, но мысль назойливо и опасно вертелась вокруг этого и заманивала в челюсти невидимого капкана.

Это была усталость души, заблудившейся среди людей.

Однажды мне спасительно приснился Николай Угодник. Не на иконе. В ярком убранстве, в ореоле солнечного золота нимба, немногословной мудрости и святости.

И утром всё преобразилось.

Выздоровление было медленным.

Я вышел из этого состояния, словно мне посмотрели в глаза и властно приказали уйти из опасного предела, и я не возвращаюсь туда больше.

Почему я сам не кинулся тогда, сразу после гибели Андрея, разузнать больше деталей, сходить на могилу?

Чёрная дыра информации, и страшно открывать этот ящик Пандоры из обычного чувства самосохранения? Почему так избирательна память, кто нас ведёт через минное поле потрясений в зелёную зону спасения от гибели?

Я не разглядел, не почувствовал тогда, что это – последняя наша встреча. И уход из жизни – его аргумент, возможно, самый убедительный с его точки зрения.

Так ли уж важно для меня обязательно быть правым? Особенно после всего, что произошло. Почему это не отпускает меня много лет, рождает воспоминания и возвращает к нашим разговорам. Я попытался бы исправить, переубедить его?

Только мешают и путают карты ещё двое – они повесились там позже. Не справились с давлением заражённой атмосферы на виски.

Должно быть, у нас в висках, внутри, есть пластинки, они переключают программу, реле срабатывает, и суицид гасит светлые мысли.

Лагерь был в светлом берёзовом лесу, удобных веток – навалом.

Хотя и лет прошло немало – я это вижу.

О чём тогда моя печаль и душевная маята? Зачем я будоражу этими воспоминаниями свою память, расстрелянную радиацией? Мне стыдно, что я не разобрался, не понял, а принял такую важную для Андрея встречу за обычную пьянку.

Последнюю нашу встречу.

Да, я гордился, что нашёл выход из ситуации там, в Зоне.

Почему всё больше меня это занимает? Я хочу облегчения? Или пекусь о его ушедшей душе? Ведь мысленно он по-прежнему мой подчинённый, и я за него в ответе.

И мы продолжили бы наши споры. А мои доводы спасли бы его, не допустили бы суицида?

Или история повторилась бы, но в ином туннеле времени, мы вместе вышли бы совсем в другое событие. И я вновь стал бы катализатором последнего шага Андрея.

Но ведь он к тому времени сильно выпивал, мог банально повздорить с собутыльниками. Внешне его смерть выглядит как суицид, а дотошно разбираться не стали.

Мало ли бомжей в пустых зимних дачах безлюдной Юрмалы?

Или он тривиально ковылял домой, пьяный, споткнулся о рельс, упал и погиб под колёсами электрички, ощутив мгновенно горький ужас последней боли?

Я пытаюсь домыслить, но вспоминается чувство горечи, досады, когда мне сказали о гибели Андрея. Остальные детали смазаны. Его уход мне показался коварным, после моих, как казалось тогда, веских аргументов в нашем разговоре.

Андрей был таким – шаблоны не для него.

Лезу в душу ушедшего, крещёный человек. Для чего?

Чтобы очиститься.

Грех – вкладываем определённый вес и цвет в это слово, негативный смысл, возможно, и значимость.

И ошибка, огрех – такие разные ипостаси.

Ребёнок, взрослея, познаёт мир. Он не знает, что может убить другого. Не обязательно человека. Воробья из рогатки. Это грех? Хотелось попробовать, не осознавая последствий. Или замучить лягушку. Без злости, скорее из любопытства. После пыток стало жалко. Я решил уменьшить страдания, добил её палкой. Грех ли это? Или затмение от незнания?

Но это то, что в памяти на всю жизнь, пока она не ослабит свои цепкие объятья и уйдёт, так же своевольно, как и пришла?

Самый первый грех – гордыня. Этот ли грех я совершил там, в Зоне?

Залюбовался собой, вот оно что! И даже не попытался отыскать Андрея раньше, чем он меня, или прийти на могилу после гибели и повиниться, подумать о произошедшем.

Получается, что слишком много неясностей.

Может быть, он ещё жив?

Дикая мысль. Но ведь я очень многое принял на веру и сконвертировал её в сложные переживания. И сразу – масса возможных вариантов событий, в которых нет достоверности.

Я не был в милиции, не говорил с очевидцами. Я вообще в последнее время стараюсь поменьше выходить и видеть людей. Шторы не открываю на окнах. Могу с утра до вечера смотреть яркие телепрограммы о животных, птицах, растениях. О том, как стоят жёлтые бревенчатые дома на берегах чистых озёр, в окружении великолепного леса. Я знаю, что никогда и никуда не перееду из серой панельной многоэтажки, но радуюсь, что есть места чистоты, о которых можно помечтать.

Благо сейчас много таких программ.

Это рождает объёмные образы, и тогда мне не интересно, что думают люди про курс валют.

Новостей не смотрю. Они всё время пугают, и я постоянно жду от них дурного.

Таких каналов тоже много.