Читать книгу "Роман потерь - Джулит Джедамус"

Около Сёкиоден я столкнулась с капитаном стражников правых, который когда-то засыпал меня любовными письмами. Он оглядел меня с головы до ног так, как будто я была не совсем одета, и небрежно поинтересовался моим здоровьем. Его черные глаза сверкали, как лакированный шлем, а красный саржевый плащ придавал ему вид человека, только что возвратившегося с охоты. Казалось, у него за плечами должны были висеть куропатки, перепелки и жаворонки. Я ответила, что у меня все хорошо, и постаралась побыстрее оказаться от него подальше.

Во дворе жилища Изуми листья грушевых деревьев только начали распускаться подобно зеленому шелковому шатру над последними увядающими соцветиями. Кажется, прошло так много времени с тех пор, как ветреным осенним днем я видела Изуми и она взглянула на меня с ненавистью. Женщины из Департамента земель подметали дорожки, и привычный звук их метел подействовал на меня успокаивающе. Интересно, не окажется ли Изуми подобна кусту ракитника, который отчетливо видится издалека, но вблизи теряет чистоту очертаний?

Я веером постучалась в ее дверь. Изнутри доносились голоса, среди них слышался голос Изуми. Это был тот же низкий голос, который я помнила, но тембр слегка изменился, в нем появилось что-то незнакомое.

Мое сердце бешено колотилось. Я прижимала к груди свой сверток. Дверь слегка раздвинулась, и появилось круглое лицо Чудзё. Она не выразила никакого удивления, как будто я ежедневно приходила по приглашению (Изуми хорошо вышколила своих слуг, доведя их манеры до высокой степени совершенства), и впустила меня. В углу приемной стояла лакированная ширма, затянутая узорным шелком цвета лаванды, по краям украшенная зеленой парчой, на стенах висели крашеные бумажные панно с текстами стихов — я не уловила их смысл из-за своего возбужденного состояния.

Значит, мы будем разговаривать, разделенные ширмой. Это меня не удивило. Она станет вести себя со мной, как ведет себя императрица с супругой приезжего провинциального чиновника, деревенские манеры и узкие рукава которой препятствуют большей близости. Она будет вести себя со мной, как женщина ведет себя с мужчиной, которому не доверяет.

Вдруг я поняла, поразившись, что она уже в комнате. Я слышала ее дыхание. В щели между ширмой и полом я видела края ее одежды и рукавов, ниспадавших складками, подобно воде, перетекающей через плотину. Белое на белом, зеленое на зеленом — цветы кустарника в первые дни лета. Они имели запах — слабый, но ощутимый: — смесь аромата кедрового дерева и цветов апельсина. Почему она выбрала этот запах? Потому что это запах воспоминаний и потому что его любил Канецуке.

Итак, мы должны были почувствовать себя соперницами еще до начала разговора. Я опустилась на подушечку и, поправляя одежду, постаралась успокоиться.

Чудзё с поклоном удалилась, задвинув за собой дверь.

— Итак, — сказала Изуми, — спустя столько времени вы хотите поговорить со мной.

— Да.

— Кажется, вы говорили о письме от Канецуке. — Я никогда не слышала его имени из ее уст. Она растягивала слоги, будто желая продлить его присутствие.

Итак, моя двусмысленная записка достигла цели.

— Не от него, но о нем, — сказала я и объяснила, зачем пришла. Благодаря ширме, которая меня скрывала, мне удалось придать своей истории большую убедительность. Я рассказала ей об ученом человеке и его зловещем сне, о книге, которая могла бы предостеречь Канецуке. Я рассказала ей о женщине, которую видел во сне тот человек, о ее намерении поехать в Акаси и о том, каким образом я поняла, что это она.

— Если вы любите его, — заключила я, — если любите его хотя бы вполовину так же сильно, как я, вы должны взять это для него. — Я протянула книгу под ширмой.

— Значит, это та хваленая книга о магии, — сказала Изуми. — Можно посмотреть?

Как я могла отказать?

— Конечно. Внутрь вложено письмо от его друга.

Я слышала, как она развернула бумагу и замерла, читая письмо. Что если при взгляде на поддельное письмо она узнает мой почерк? Что если за посвящением она разглядит более глубокую мысль, чем братская преданность? У меня дрожали руки. Как я могла предположить, что она поверит моей истории? Однако если она любит его, она должна отбросить все сомнения. Если она поверит, что Канецуке может попасть в беду, она пожертвует своей гордостью, чтобы помочь ему.

Она перевернула страницы.

— Я слышала о «Книге перемен», но никогда не интересовалась ею. Это книга для прорицателей.

— Эта книга способна сотворить чудо, — сказала я.

— Разве, — спросила она, — вы стали такой суеверной?

— Не в большей степени, чем вы когда-то, — ответила я, вспомнив, как в дни нашей молодости она надевала на ночь одежду наизнанку, чтобы увидеть во сне любимого.

— Тогда давайте посмотрим, какую мудрость она нам предлагает. Вот здесь «Гексаграмма Девять», — и она прочитала: — «Ветер дует по небу… Идут дожди, наступило время отдыха. Добродетель продолжает распространяться. В этот период настойчивость может повлечь за собой серьезные неприятности для женщин». Значит, здесь говорится о нас, — заметила она с хорошо знакомой мне иронией. — Но о чьей добродетели идет речь? И о чьей настойчивости?

Действительно. Я и сама не была уверена. Может быть, это предупреждение мне относительно предпринимаемых мною действий?

— Это не стоит воспринимать легкомысленно, — ответила я.

— Вы говорите о книге, как о живом существе. Но вы всегда предпочитали книги общению с живыми людьми.

— А вы, — ответила я ей колкостью на колкость, — предпочитали правде ложь.

— Ложь? — переспросила она. — Не говорите мне о лжи. Кто выкрал письмо из моей комнаты? Кто распространил ложные слухи о Садако? Канецуке подтвердил мне, что это неправда. В истории, которую я написала о вас, нет ни малейшего отступления от правды.

Итак, она вполне осознавала степень моей лживости. Мне не удалось ее обмануть. Но даже если это так, я должна была подвергнуть ее испытанию. Любит ли она его так же сильно, как я?

— Вы можете говорить что угодно, — произнесла я, — но возьмите книгу. Если вы любите его, то возьмете.

— Как вы осмеливаетесь делать предположения относительно моих планов? — спросила она. — Вы придумали их так же, как вы придумали этого ученого друга. Это просто смешно. Ваша ложь очевидна, как ложь ребенка.

Значит, ничего из этого не выйдет. Но все же я постаралась посеять у нее в душе сомнение.

— Ему действительно грозит опасность, — сказала я. — Думайте, что хотите, но, если у вас есть желание ему помочь, вы должны взять книгу.

С минуту она молчала. Я слышала шуршание ее одежд.

— Возможно, да, — сказала она. — Я предполагаю увидеть его очень скоро.

Я затаила дыхание. Почему вдруг такая откровенность? Я доверяла ей не больше, чем она мне; она просто старается заставить меня ревновать. Я ответила как можно более спокойно: