Читать книгу "Девушка без Бонда - Анна и Сергей Литвиновы"

– И что с того? – начала злиться Татьяна.

– Львица – просто тест. Проверка, здешний вы человек или чужак. Вы ведь никогда про эту Гуэноллу не слышали, верно? Между тем она – самый дорогой лот из всех проданных в прошлом году. Пятьдесят семь с лишним миллионов долларов. Итак, сразу понятно, что вы среди антикваров человек случайный.

Ах, ее тут еще и тестируют!

– Спасибо, что просветили, – холодно ответствовала Татьяна и отвернулась.

Настроение испортилось окончательно.

Она вновь склонилась над каталогом. А какой, интересно, самый дорогой лот – на сегодняшнем аукционе? Она торопливо пролистала странички с грошовыми столовыми приборами, расческами, зеркальцами и прочими сомнительными раритетами… Просмотрела список картин: Кессанлис, Лембесис, Раллис, те же Воланакис с Партенисом, самая дешевая – пятьдесят тысяч евро, а все вместе – миллиона примерно на полтора. И на последней странице наконец увидела: «Ожерелье, белое золото, платина, семь бриллиантовых подвесок грушевидной формы, год изготовления – 1916, предположительно принадлежавшее великой княжне Ольге Константиновне. Цена после предварительных торгов – пять миллионов евро».

Интере-есно… А Жан-Пьер, когда рассказывал об аукционе, уверял, что самый дорогой лот здесь едва ли потянет на двести тысяч…

И Таня, забыв обиды, обратилась к явно более компетентному, чем она, соседу:

– Скажите, а ожерелье сегодня действительно выставят на торги?

– Ну разумеется! – хмыкнул тот. – А с чего бы иначе здесь столько народу собралось? Вы, милая девушка, я смотрю, совсем неофит!

– Да, я только учусь, – скромно потупила очи Садовникова. И подпустила шпильку: – А вы, конечно, тоже к ожерелью присматриваетесь?

– К сожалению, нет, – сразу погрустнел мужчина. – Столовые приборы – для меня потолок. Но даже посмотреть на такую красоту – ведь уже радость, верно?

– А почему, кстати, ожерелье-то не показали? – с напускным равнодушием спросила Татьяна. – На стеллажах, по-моему, только всякая дешевка лежала…

– Такие раритеты в открытый доступ не кладут, – пожал плечами собеседник. И объяснил: – По условиям страховки, ожерелье вынесут только после начала торгов. В специальном сейфе. К нему будут приставлены двое охранников. А код от сейфа известен лишь аукционисту. И…

– Пожалуйста, прошу тишины, – наконец раздалось в зале.

На небольшом подиуме, сооруженном в центре зала, показался мужчина.

– Вот, кстати, и он, – прошептал Танин собеседник. – Главный здесь человек.

– Тише. – Аукционист неодобрительно посмотрел на них, и Танин покровитель виновато умолк.

Аукцион начался.

Таня украдкой оглядела зал. Да, все трое ее приятелей тут. Сосредоточенные, серьезные. Все расположились ближе к подиуму, чем она. Жиль и Мадлен в первом ряду, Жан-Пьер сразу за ними. И все – в куртках, хотя день сегодня теплый. А металлоискателя на входе не было, поэтому совсем не исключено, что ее подельники вооружены.

«Ох, Таня, Таня, – пронеслось в ее голове. – В какую историю ты опять вляпываешься?!»

Сейчас она была почти уверена: несчастное серебряное колечко, как и голова горгоны, и другие лоты, интересует французов лишь для отвода глаз. Или и вовсе – все вранье. А на самом деле те хотят сорвать гораздо больший куш… Однако что оставалось делать Тане? Встать и, невзирая на то, что торги уже начались, покинуть зал? Или, когда дойдет до дела – просто помолчать? Но как она потом объяснит свое поведение Жилю, Мадлен и Жан-Пьеру?.. Ведь обещала же!

…Первые пять лотов слетели практически мгновенно – торги вокруг них даже не начинались. Аукционист объявлял предварительную цену, деловито произносил: «Кто больше? Раз, два…» В зале повисала тишина. Тогда ведущий бодро стучал молоточком (серебряным, как в старых фильмах) по кафедре и объявлял: «Лот снят».

Вокруг лота номер шесть (треснувшего зеркала) завязалось некое подобие торговли. При предварительной цене в триста евро какой-то бодрый мужской голос провозгласил:

– Триста десять!

– Раз, два… – Аукционист взглянул на часы, он явно спешил перейти к более интересным лотам и ценам.

– Триста двадцать, – подняла свою карточку участника Татьяна – просто для того, чтобы отвлечься от тревожных мыслей.

– О-ох, триста тридцать! – тут же откликнулся ее оппонент.

Ведущий скривился – с явным презрениям к столь несерьезным суммам.

Татьяна промолчала. Лот был продан.

А где, кстати, пресловутый сейф с ожерельем?

– Лот номер семь, ваза, мрамор, – равнодушным голосом объявил аукционист. – Предварительная цена триста пятьдесят евро.

Но тут по залу пронеслась волна – шепотки, приглушенные голоса, охи. Ближняя к подиуму аукциониста дверь растворилась, и в нее, неспешно и важно, вошли двое мужчин в одинаковой черной форме охранников, с пистолетами на бедрах. В руках первого из них был компактный, но явно тяжелый сейф.

Ведущий – не прекращая торгов – знаком велел вновь прибывшим поместить сейф на подиум и встать рядом. Те повиновались. Аукционист же взметнул молоточек:

– Триста пятьдесят. Раз, два, три! Лот снят.

И тут же, без перехода, произнес:

– Лот номер восемь. Кольцо. Серебро, изумруд. Предварительная цена – пятьсот евро. Раз, два…

Таня молчала.

– Пятьсот пятьдесят, – вновь вступил в торги мужичок с бодрым голосом.

– Шестьсот, – откликнулась какая-то бабуся.

– Шестьсот пятьдесят, – раздалось через пару кресел.

А Танин непрошеный консультант потер руки:

– Ага, пронюхали!

– Что пронюхали? – взглянула на него она.

Сосед охотно пояснил:

– Да есть легенда, что это колечко самой Ольге Константиновне принадлежало, супруге короля Георга, если вы не в курсе…

– Семьсот! – уверенно выкрикнул старческий голос.

– Семьсот пятьдесят! – отрезал давешний бодрячок.

А Танин сосед продолжал:

– Оно из того имущества, на которое наш бывший монарх лапы наложить пытался. Но не вышло… Наверняка своего представителя на аукцион прислал, попытается выкупить.

Да, ровно то же самое ей рассказывали Жиль с Жан-Пьером… И в конце концов, она ведь дала слово!

И Таня подняла свою карточку участника и веско произнесла:

– Пять тысяч пятьсот пятьдесят пять.

– Ой, что ты творишь! – закатил глаза ее сосед.

Публика в зале заволновалась, стала на нее оборачиваться. Аукционист же, делая вид, что не замечает реплики Тани, невозмутимо произнес:

– Семьсот пятьдесят евро. Семьсот пятьдесят раз, семьсот пятьдесят два…