Читать книгу "Ход Снежной королевы - Валерия Вербинина"

– А надпись кровью, наверное, сделал все же Гийом Коломбье, а потом стер, – высказал предположение Фредерик. – Насколько я понял, за ним водится такая привычка.

– Да, – рассеянно подтвердила Амалия, – вполне возможно.

– Что касается Эдмонды Бретель, то я присоединяюсь к вашему мнению, – добавил я. – Она просто увидела Гийома и ужасно перепугалась, вот ей и показалось, что призраков четыре, а не один.

Амалия досадливо поморщилась.

– В данный момент меня беспокоят вовсе не призраки, – сказала она. – Мне нужно поговорить с графом Эрнестом, и как можно скорее.

– Я с вами! – вскинулся актер.

– Нет-нет, Фредерик, благодарю вас. Пусть месье Лефер проводит меня.

Мы вышли из комнаты Кэмпбелла и спустились по лестнице.

– Либо он все еще у Гийома, – вслух рассуждала Амалия, – либо уже вернулся к себе. Месье Лабиш! Вы не знаете, где сейчас хозяин?

Дворецкий заверил нас, что буквально пять минут назад видел, как господин граф шел к себе.

– Вот и прекрасно, – буркнула Амалия, ускоряя шаг.

Однако все оказалось не так прекрасно, как ей хотелось бы. Граф находился в своих покоях вместе с женой, и по его виду я сразу же понял, что он чрезвычайно раздражен. Очевидно, он уже успел рассказать графине о том, что их тайна раскрыта, потому что взгляд, каким она нас встретила, не предвещал абсолютно ничего хорошего.

– Я надеюсь, вы довольны, сударыня? – спросил граф у Амалии. Он стоял очень прямо, держа руку за отворотом сюртука – ни дать ни взять Наполеон, только без его величия. – Вы обманом проникли в нашу семью, а теперь… теперь пытаетесь разрушить все, чем я дорожу.

– А чем вы дорожите в самом деле? – перебила его Амалия. – Неужели своим сыном, которого заперли в потайной комнате неприступного замка на самой вершине горы? А может быть, вас волнуют только деньги? Ведь если люди узнают, что ваш сын неизлечимо болен, они сочтут вас слабым, а значит, вы многое можете потерять. В вашем положении слабость недопустима, стало быть, проще объявить сына мертвым, чем неизлечимо больным. Не так ли, господин граф?

Коломбье закусил губы. У него было измученное лицо старого человека. За один день он постарел лет на двадцать.

– Вы не вправе осуждать меня за то, что я сделал, – хрипло проговорил он. – И никто другой не вправе. Вам не понять, что я пережил, когда у Гийома начались приступы. Врачи уверяли меня, что у него просто головная боль, но она была такой сильной, что он кричал… кричал целыми днями… Только доктор Виньере смог правильно определить, что с ним. И мне пришлось делать выбор: или я помещаю его в лечебницу, где с ним все равно будут обращаться как с каким-нибудь душевнобольным, или… или скрою его болезнь от всего света. Чтобы люди не радовались, что у меня все так плохо, – с ожесточением прибавил он.

Я опустил глаза. По правде говоря, я считал Коломбье надменным, черствым человеком, не способным ни на какие чувства. А он страдал, это было заметно невооруженным глазом.

– И все-таки вы должны были мне сказать, – настаивала Амалия. – Я умею хранить секреты. Это часть моей работы.

– Да? – Граф выдавил из себя подобие улыбки. – Вы полагаете, что-нибудь изменилось бы? Для Гийома, для меня, для всех нас?

– Простите, – сказала Амалия. – Мне очень жаль.

– Всего лишь слова, – устало отозвалась графиня. – Вы даже представить себе не можете, через что нам пришлось пройти. Не дай вам бог когда-нибудь увидеть, как мучаются ваши дети. Видеть страдания своего ребенка и знать, что ты ничем, ничем не можешь ему помочь…

Она не договорила, заплакала. Слезы катились по ее увядшим щекам, оставляя блестящие дорожки. Граф сел рядом с женой и взял ее за руку.

– Анриетта, прошу тебя, не надо… Не плачь.

Графиня вытерла слезы и через силу улыбнулась.

– Когда мы приехали в замок, – негромко заговорила она, – доктора давали Гийому месяц жизни, не больше. Он был совсем плох… не узнавал ни нас, ни жену… Но горный воздух пошел ему на пользу. Он снова стал моим мальчиком… моим дорогим сыном… начал даже ходить в одиночку, хотя раньше его приходилось поддерживать… Он в любую минуту может умереть… ведь болезнь так коварна… Кажется, что человеку становится лучше, – и вдруг… Доктор Виньере предупредил нас, сказал, чтобы мы на многое не рассчитывали… что улучшение будет лишь временным… Но Гийом жив… все еще жив… И больше я ничего не прошу у бога. Мой дядя умер от той же болезни, и я знаю… я видела, как все происходит… В том, что Гийом стал таким, моя вина…

– Анриетта, Анриетта, прошу тебя! – умоляюще проговорил граф. – Мы уже десятки раз обсуждали это. Ты ни в чем не виновата. Это судьба… она наказывает нас…

Амалия нахмурилась.

– Значит, вот почему вы не хотите, чтобы Люсьен учился с остальными детьми… Вы боитесь, что у него может обнаружиться та же болезнь, и поэтому предпочитаете, чтобы он обучался на дому, вблизи от вас. Верно?

– Вы очень догадливы, – угрюмо промолвил Коломбье.

– Что касается меня, – продолжала Амалия, – то я, со своей стороны, не намерена предавать вашу историю огласке, если не будет настоятельной необходимости для следствия. Вы можете рассчитывать на мое молчание, господин граф.

– Благодарю вас, – отозвался Коломбье. Впрочем, в его тоне не было и тени благодарности.

– Кроме того, я хотела бы спросить…

От меня не укрылось, как граф насторожился при последних словах дамы-сыщика.

– Да? – не слишком приязненно проговорил он.

Амалия вскинула голову.

– Я хотела бы спросить вас о молодой женщине, о Матильде. Кто она, откуда родом, кто были ее родители… Насколько я понимаю, Бертоле – ее девичья фамилия?

– Право же, не знаю, зачем вам это понадобилось, – промолвила графиня, обмахиваясь большим веером, – но если вы желаете знать… Да, Бертоле и в самом деле ее фамилия до замужества. Матильда – сирота, ее родители давно умерли. Дядя работал на судоверфи в Гавре, именно там Гийом и познакомился со своей будущей женой.

– Он женился на Матильде вскоре после знакомства, даже не спросив нашего согласия, – добавил граф. – Нам это показалось странным, потому что мы с Гийомом никогда не ссорились и с пониманием относились к его поступкам. Уже потом доктор Виньере объяснил нам, что подобная импульсивность была следствием его болезни, о которой мы тогда даже не подозревали.

– Гийом приехал и сказал: «Мама, папа, вот моя жена Матильда, я очень ее люблю», – со вздохом проговорила графиня. – Мы были, конечно, поражены, но потом, узнав Матильду поближе, полюбили ее, как родную дочь.

– Когда выяснилось, что Гийом неизлечимо болен, ей пришлось едва ли не тяжелее, чем всем нам, – сказал граф. – Но ее преданность и стойкость поистине достойны восхищения. Ведь именно ей приходится ухаживать за Гийомом и терпеть его капризы. Но она никогда ни на что не жалуется.