Читать книгу "Ледокол - Валерий Рощин"

В коридоре бригада столкнулась с доктором Акуловым.

— Так, это кто у нас и откуда? — притормозил он.

— Поступил срочный вызов — женщине на улице стало плохо, — доложила врач. — Пока не диагностировали, но подозрение на…

— Ах, это вы, — узнал Акулов Галину.

Та еле заметно кивнула. Выглядела она неважно: бледное лицо, фиолетовые губы, покрытый испариной лоб.

Доктор ощупал ее живот, послушал пульс. И укоризненно покачал головой:

— Я же вас предупреждал.

— Предупреждали… — прошептала она.

— Что же мне с вами делать?..

— А вы отдайте меня молодым практикантам. Пусть они роды и примут.

— Что? — переспросил Акулов.

— Я все понимаю… Вы — профессор. Знаменитость… Если я не справлюсь — у вас возникнут проблемы. Поэтому отдайте меня практикантам. Троечникам. Им же неудача со мной ничем не грозит.

Жестом он велел медбрату, чтобы тот перемещал роженицу к лифту. Затем нажал на кнопку вызова, помог завезти каталку в кабинку и, стоя рядом, мрачно и укоризненно посмотрел на женщину. Потом вздохнул, что-то про себя решив:

— Вы сегодня что-нибудь кушали?

— Нет.

— Хорошо… Муж ваш где?

— Он моряк. Полярник. Сейчас в дрейфе у берегов Антарктиды.

— Координаты его напишите. И остальных родственников тоже.

— Зачем?

— Попытаемся родить, — хмуро ответил Акулов. — Если не справитесь, то…

— Понимаю, — кивнула Галина. — Чтобы тело забрали.

Кабинка остановилась. Двери разошлись в стороны.

— В операционную, — приказал профессор.

Каталка поехала в конец коридора, где светилась надпись «Не входить! Идет операция».

Вскоре надпись потухла. Это означало, что одна операция завершилась и в недрах операционного блока началась подготовка к следующей…

* * *

Кромсая носом поврежденные края полыньи, «Михаил Громов» заканчивал циркуляцию, разворачиваясь в обратную сторону — курсом на айсберг.

На мостике происходила деловая суета: Петров сосредоточенно смотрел вперед, Тихонов подкручивал штурвал, Еремеев прокладывал на карте курс, Банник торчал на крыле мостика и наблюдал за соприкосновением льдин с бортом. До айсберга оставалось меньше мили.

Петров подошел к переговорному, взял микрофон и вышел в эфир:

— «Четырнадцать, сто тридцать», ответьте «Громову».

— «Громов», «Четырнадцать, сто тридцать» отвечает, — послышался напряженный голос Кукушкина.

— Как обстановка?

— Без изменений. Направляйтесь правее айсберга.

— Ясно, обходить айсберг будем с северо-запада.

— Правильно поняли.

— «Четырнадцать, сто тридцать», интересуют ваши действия. Когда планируете посадку — до прохода нами айсберга или после?

Посовещавшись с Севченко, пилот доложил:

— «Громов», мы будем контролировать ваш проход с воздуха. Посадку планируем сразу после прохода.

— Топлива на борту достаточно?

— Пока с запасом.

— Понял вас. Двигаюсь к айсбергу…

Отключив связь, капитан повернулся к Баннику:

— Пора.

Кивнув, второй помощник поднял воротник куртки, подхватил переносную радиостанцию и направился к выходу…

* * *

Галину довольно быстро приготовили к операции и перенесли на операционный стол. Вскоре рядом появился Акулов — в хирургической спецодежде, в маске и очках, в медицинской шапочке, полностью закрывающей волосы. Только на руках пока не было стерильных перчаток.

— Как себя чувствуете? — справился он.

— Нормально, — прошептала женщина. — А где практикант?

— Какой еще практикант?.. — устало поморщился он. — Буду принимать сам. Надеюсь, вы не против?

Галина нащупала его теплую ладонь и легонько сжала слабыми пальцами.

— Спасибо…

Доктор сухо кивнул. Дав указание ассистентам, он удалился заканчивать подготовку.

Первым приступил к работе анестезиолог: пропунктировал периферическую вену, прослушал работу сердца и легких, поднес к лицу Галины маску и попросил спокойно через нее подышать…

Спустя несколько минут над дверью операционной загорелась надпись: «Не входить! Идет операция».

Сознание постепенно покидало Галину. Последнее, что она запомнила — склонившиеся над ней лица людей в марлевых масках…

* * *

При всех странностях жесткого характера Валентин Григорьевич Севченко был практически идеальным мужем. Не пил, курил редко, в любимой Галине души не чаял. Всегда и всюду, если не был занят на судне, появлялся вместе с супругой. Так ведь нередко происходит, когда на работе у человека проявляются одни черты, а в домашней обстановке — совсем другие.

От проживающих по соседству подруг и знакомых Галя не раз слышала о запредельной строгости мужа, о его требовательности и нетерпимости к разгильдяйству.

Но, во‑первых, как-то не очень в это верилось — ведь с ней он всегда был добр, нежен и ласков.

А во‑вторых, будучи тоже любящей и верной супругой, она обязана была его защищать от грязных слушков и нападок.

— Полагаю, на флоте по-другому нельзя, — спокойно отвечала она на завуалированную критику Валентина. — Если ваши мужчины хотят возвращаться домой из рейсов живыми и здоровыми — пусть терпят.

Все в их семье складывалось замечательно и ровно. И чувство у них было настоящим и сильным. И отдельную благоустроенную квартиру Севченко получил, еще не став капитаном — 12 лет назад с жильем в Балтийском пароходстве было попроще. И денег на мебель, технику и одежду вполне хватало — Валентин зарабатывал неплохо, да и Галина без дела не сидела.

Вот только с рождением ребенка как-то не заладилось. Поначалу было не до детей: работая третьим, да и вторым помощником, Валентин не вылезал из рейсов и ремонтов, а Галя попросту боялась, что одна не справится.

Когда же вопрос дозрел, вдруг оказалось, что у нее проблемы по женской части и, чтобы забеременеть, нужно долго и серьезно лечиться.

Несколько лет ушло на поиски хороших врачей и лечение, прежде чем они услышали долгожданное: «Все в порядке. Теперь дело за вами…»

И все равно Галине не удалось забеременеть сразу. А когда все получилось, ей уже исполнилось 42.

— Затянули вы, милочка, — сказал на приеме все тот же врач. — Тяжело вам придется рожать. Вы готовы рискнуть?

Супруги переглянулись. Они давно все решили, но уверенности не было. Был страх. Она боялась за будущего ребенка. Он боялся и за ребенка, и за нее.