Читать книгу "Тени Шаттенбурга - Денис Луженский"

– Куда же тогда бить?

– Проще всего – в руки, – Микаэль напряг предплечье. – Смотри.

Под загорелой, словно выдубленной кожей виднелись темные канальцы вен, струны сухожилий, и мышцы играли, когда телохранитель шевелил пальцами.

– Руки уязвимы. Режь вены: враг кровь потеряет – ослабеет, да и рукоять намокнет – выскользнет. Рассекай мышцы: враг кулака не сожмет. Сухожилия рви: тогда руке и вовсе конец. Срубай пальцы: лучше те, которыми оружие держат.

Кристиана передернуло. Все это у нюрнбержца вышло слишком уж… натурально.

– Каждое твое движение должно причинять боль, – продолжал, не обращая на его гримасу внимания, Микаэль. – Ни выпада напрасно, ни взмаха впустую! До живота или горла дотянешься не вдруг, а руки всегда ближе.

Теперь юноша по-новому взглянул на оплетенные сеткой старых шрамов руки воина.

– А тебя, наверное, много раз так ранили?

– Было дело, – кивнул тот.

– И как же ты тогда бился, если клинка не удержать?

– Как… Ну можно нож или кинжал в другую руку перебросить, – оружие, как живое, запрыгало из ладони в ладонь. – А если в кисть или предплечье ранили, можно еще вот так…

Микаэль крепко зажал кинжал в локтевом сгибе, сделал несколько стремительных выпадов. Челюсть у юноши отвисла от удивления, и воин улыбнулся.

– Устал?

Послушник помотал головой.

– Правильный ответ, – снова улыбнулся воин. – Все равно никуда не уйдешь, пока хоть раз до меня не дотянешься.

Святые угодники! Значит, это надолго. Видно, мысли Кристиана ясно отразились на лице: нюрнбержец рассмеялся, но необидно, по-доброму.

– Нападай!

3

– Ну неужели я и впрямь похожа на ведьму? Матиас, малыш, ты ведь меня сколько знаешь?

– Сколько живу на свете, столько и знаю, – парень старался не смотреть на женщину за решеткой, но получалось плохо. Ведь он и в самом деле знал ее столько, сколько прожил на свете, – уже семнадцатый год. – А ведьм я и не видел никогда.

– Ну вот! – Она заискивающе посмотрела на него сквозь железные прутья. – Ты же не веришь, что я в самом… в самом деле…

Женщина закусила кулак, чтобы не расплакаться.

– А почем я знаю? – вскинулся Матиас. – Чего ж вы тогда на площади-то грянулись, когда инквизитор только что и рукавом задел? Может, то не рукав был, а сила святая?

– Да что ты…

– И кошка у вас черная!

– Кошка?! Да когда это было, Матиас? Ты же еще пешком под стол…

– А и что? – Охранник стукнул древком копья об пол, словно стараясь придать больше веса своим словам. – Была ведь? Вот так! А ведь известное дело, у каждой ведьмы – непременно черная кошка!

Он перевел дыхание. Разговоры эти ему уже осточертели до невозможности. И ведь еще неизвестно, кому тут тяжелее приходится: прядильщицу эту, Терезу Дресслер, законопатили в холодную с подозрением на ведовство, а ему-то за что тут томиться? Ее сторожить? Тут ведь двери такие, что тараном не своротишь, решетка из прутьев чуть не в два пальца толщиной. Куда Тереза ускользнет? Крысой оборотится или жуком каким? Так если б могла, давно бы оборотилась, нет?

Женщина за решеткой сгорбилась, обреченно уткнулась лицом в сложенные ладони. Конечно, она понимала, что не сторожа убеждать надо, а святых отцов, и прежде всего – того инквизитора. Это ведь лишь падучая, а против церкви и людей она никогда ничего не замышляла! Конечно, всю жизнь скрывала от окружающих свой недуг, и ей это удавалось, благо приступы были редки. Но вот теперь… Она всхлипнула. Что же с ней будет? Закуют в кандалы, будут испытывать водой и огнем? А потом что – костер, плаха?

Тереза Дресслер мучительно застонала от осознания своей беззащитности.

– Хватит ныть! – вскрикнул Матиас и шваркнул по столу кулаком, да так, что подпрыгнула миска с засохшей овсянкой, а пламя свечи заметалось, бросая на каменные стены кошмарные тени. – Хва…

Голос оборвался хрипом, наконечник упавшего копья звякнул о пол. Охранник ткнулся лицом в стол, и вскинувшаяся прядильщица увидела, как со стола часто-часто закапали тяжелые капли, почти сразу же превратившиеся в густую струйку. В скудном свете свечи она мнилась черной, но Тереза догадалась: будь здесь светлее, быстро растущая лужица на полу выглядела бы алой.

Из сгустившейся за спиной стражника тени выступил рослый мужчина, резким движением стряхнул с руки черные капли, и на миг прядильщице показалось, что пальцы у него небывало длинные, будто увенчаны когтями.

– Жаль, недосуг узнать его получше, – хищно улыбнулся незнакомец. – Но он ведь совсем юнец, ничего еще не видел. Что в нем может быть интересного? То ли дело ты…

Стремительным рывком он оказался возле самой решетки, и просунувшаяся меж прутьев рука стальной хваткой сжала плечо Терезы. Последнее, что успела разглядеть онемевшая от ужаса женщина, – это лицо: непрерывно меняющееся, оплывающее, словно она смотрела на него сквозь текучую воду…

4

Мир трясся, раскачивался и скрипел, точно плохо смазанная телега. Скрип этот, пронзительный и громкий, ржавой пилой вгрызался в череп. Ох, кровь Христова, да за что ж такая пытка?!

«По крайней мере я жив. У мертвых голова не болит…»

«Почем ты знаешь, что болит у мертвых, а что нет?»

Вторая мысль Николасу не понравилась. Смерти как таковой он не боялся, но умереть лишь затем, чтобы убедиться в правоте церковников, пугающих паству загробными муками…

– Где я?

Удивительное дело – получилось и открыть глаза, и сесть, и задать вопрос. Глупый вопрос, совсем никчемный.

– В моей повозке, господин, – человек, правивший лошадьми, обернулся. Бородатый, всклокоченный, плохо одетый…

Нет, ни на черта, ни на святого Петра возница не походил – обыкновенный мужик. И телега – самая обыкновенная.

– Ладно, – Николас поморщился, – сам вижу, что не в лодке. Как я в твою повозку попал?

– Так это… сами ко мне сели, господин. Нешто запамятовали?!

– Ничего не помню, – затылок словно пронзила раскаленная спица, и министериал стиснул зубы, сдерживая стон. – Меня… сбросила лошадь.

– Вот оно как, – возница кивнул со знанием дела. – С братом моей Рейны так же случилось: запнулся о кабанчика и темечком сунулся – аккурат в жернов. Три дня без памяти пролежал, а потом все ж глаза открыл, но никого не узнавал и под себя ходил, ровно дите. Когда меня увидал, глазами вот так залупал, и…

– Послушай, когда… я на твою телегу сел?

– Так это… недавно. К полудню дело подходило. Из лесу вышли и ну мечом махать! Я сперва думаю: «Разбойник!» – но потом-то пригляделся, вижу: человек благородный, помощи просит. «В город, – говорите, – вези, три геллера дам».