Читать книгу "Вивиана. Наперекор судьбе - Элайн Нексли"

– Миледи, простите, больше я не буду обременять вас своим присутствием, – калека решительно зашагал по сырой земле, но я, забыв про гордость и честь, бросилась за ним, схватив за руку:

– Нет, стойте! Богом прошу, не уходите! Кроме вас у меня нет ни одного близкого человека. Роб, смилуйтесь надо мной, сжальтесь. Умоляю, – мужчина с нежностью посмотрел на меня, взяв мои ледяные ладони в свои теплые руки:

– Хорошо, Вивиана, я не злюсь на вас. Каждый человек в своей жизни совершает то, о чем потом безустанно сожалеет. Я же не хочу, чтобы сомнения терзали вашу юную и непорочную душу. Так, как себя чувствует Лиан?

– Сарасвати почти ничего не говорит. Она, подобно волчице, рычит на меня, злиться. Она индианка?

Роб кивнул: – На долю этой девушки выпало немало бед и страданий, это превратило ее душу в бесчувственный и бесплодный камень. Сарасвати я знал с детства, она была моей лучшей подругой. Ратха, мать Сарасвати, овдовев, решила спасти себя от сати бегством. Ей это удалось. Беглую брахманку[17]никто не искал, ибо родственников у ее покойного мужа не было, а родители Ратхи умерли незадолго до свадьбы. Скитаясь, женщина повстречала английского аристократа – Мариуса Круза. Белые люди очень редко приезжали в Индию, и Ратха, поддавшись пороку, отдалась англичанину. Вскоре он ее бросил, а женщина, с ребенком в чреве, была вынуждена бежать из страны, ибо понимала, что если ее найдут, то навсегда разлучат с младенцем и сожгут на погребальном костре. Сарасвати появилась на свет уже в Англии, но Ратха, потерявшая слишком много крови при родах, скончалась. Девочка осталась одна, ее хотели отдать в монастырь, как сироту, но двери всех приютов закрывались со словами: «Дочь индуски никогда не будет жить в Храме Христа». Одна слепая старуха пожелала забрать малышку к себе, ибо доживать свой век в одиночестве она ужасно боялась. Оказалось, что та старушка тоже была беглой индианкой. Она воспитала Сарасвати по индийским обычаям, и, когда той исполнилось пятнадцать, отошла в мир иной. Сейчас Сарасвати двадцать три года, и с пятнадцати лет она живет одна. Одиночество погубило ее невинность и непорочность. Увы, бедную и одинокую индианку ничего хорошего в будущем не ожидает.

– Роб, я должна остаться. Поймите, сэр Лиан – смысл моей жизни, я не могу его покинуть. По крайней мере, я пробуду здесь до его полнейшего выздоровления. Вы не гневаетесь на меня, – молодой человек улыбнулся, отрицательно покачав головой:

– Как я могу на вас гневаться, Вивиана? Вы подобна солнцу, что осветило мои серые будни. Смысла в моей жизни нет, вы же подарили его мне, – в голосе калеки сквозило такое отчаяние, что я едва удержала слезы. Я прекрасно знала, что в этом суровом мире выживает лишь сильнейший, а человек, наделенный массой недостатков и физических изъянов, приравнивается до ненужной вещи.

– А, как же ваша жена, мать, дети? У вас ведь такая большая семья.

– Ах, вы ничего не знаете, моя девочка. Простите, но…, но я не могу вам пока открыть свою душу. Извините, – опустив голову, Роб скрылся под сенью осенних деревьев, оставив меня наедине с ужасными мыслями.

Темнело… Горизонт окрасился в багрово-алый цвет, бросая красные оттенки на угрюмые крыши маленьких домиков. Поежившись, я обхватила плечи руками. Заметно холодало, ветер становился пронзительным и порывистым. А я так и стояла посреди пустынного двора, бледная, замерзшая, одинокая…

– Вивиана, – я вздрогнула, когда услышала голос Сарасвати. Девушка стояла на крыльце дома, задумчиво созерцая меня своим пронзительным взглядом: – Холодает. Заходи в дом, простудишься.

– Сарасвати, я не хочу обременять тебя своим присутствием. Я уеду, и больше…, – я не успела договорить, как индианка, подбежав ко мне, взяла меня за руки и с улыбкой сказала: – Прости, я не должна была тебе грубить. Просто, моя жизнь – это сплошная, серая картина, где нет красок, любви, теплоты, счастья… А, когда я увидела тебя, красивую, молодую, влюбленную, то не смогла сдержать зависти. Я знаю, что зависть – страшный порок человека, поэтому я буду неустанно просить бога Шиву очистить мою душу, но прежде всего, я должна извиниться перед тобой. Прости, если сможешь.

– Я не гневаюсь на тебя, Сарасвати, – улыбаясь сквозь слезы, ответила я. Мне было очень жаль эту беззащитную девушку, на плечи которой взвалилось бремя тоски и одиночества.

– Проходи в дом, – я, мило улыбаясь, последовала за индианкой, оглядываясь на темную, сапфировую тьму позднего вечера.

Девушка провела меня в большую комнату, которая служила кухней. Здесь пахло специями, разными приправами, от которых резало глаза. В центре стоял низкий, маленький столик, застеленный тончайшим, расшитым шелком. На полу были расстелены циновки с грудой подушек, и, как я поняла, что есть придется на полу.

– Разве у индийцев нет стульев? – в недоумении спросила я.

– Конечно, есть, но такую роскошь себе могут позволить лишь богачи и люди из высших каст. А бедняги довольствуются и циновками. Садись, не бойся, пол начищен до блеска, – я, чтобы не обидеть хозяйку, последовала ее примеру, скрестив ноги в позе лотоса.

На столе стояла глиняная миска с рисом, три лепешки, засахаренные фрукты и молоко в узких стаканах. Я опешила, когда поняла, что здесь нет приборов: – Сарасвати, а, где ложки, вилки, нож?

– Ложками мы едим лишь бульоны, а ножи на стол класть нельзя. По старым верованиям, если возле миски с едой лежит нож, человек, прикоснувшийся к еде, будет голодать и бедствовать целый год. Приятного аппетита, – индианка, оторвав кусочек чапати,[18]запила его густым молоком. Я же захотела попробовать белый рис, присыпанный разными специями. Вкус был необычным, насыщенным, но очень горьким. Поужинав, я отправилась в маленькую, тесную комнатку, где должна была провести ночь. Кровати, увы, не было, спать пришлось на циновке, укутавшись в рваный плед, ибо ночь выдалась очень холодной и ветреной. К тому же, к утру меня стали мучать рези и спазмы в желудке. Чересчур острая пища подействовала неблагоприятно на мой организм. Уснуть я смогла лишь на рассвете, когда лучи блеклого солнца пробивались в комнату, немного нагревая ледяной пол.

Проснулась я в полдень, слыша какие-то голоса и громкие разговоры за дверью. Встав, я прислушалась. Один голос принадлежал женщине, возможно, уже не молодой, второй был грубый, мужской. Я расслышала тихие всхлипы и возгласы Сарасвати.

Я тихо спустилась в коридор, откуда доносились голоса. Стоило мне сделать несколько шагов по ступеням, как я окаменела от ужаса. Рослый, лет пятидесяти, с густой, седой бородой и пронзительным взглядом, мужчина, одетый в роскошный, темно-синий шервани[19]и такие же чуридар,[20]нависал над плачущей Сарасвати, которая, сгорбившись, целовала пыльные ступни в изысканных сандалах какой-то пожилой женщине, одетой в багрово-красное сари с богатой вышивкой. Неизвестные гости говорила по-английски и от каждого слова я вздрагивала: – Послушай, Сарасвати, ты – дочь брахманов. Твои родители принадлежали к самой высшей, священной касте. Моя бедная сестра Ратха умерла двадцать три года назад, я тогда была в Сингапуре, жила со своим мужем и детьми. Когда случился страшный пожар, и вся моя семья предстала перед богом Ямой,[21]я вернулась в Индию, а именно, в империю Виджаянгар.[22]Я хотела отыскать дом своей сестры, но соседи сказали мне, что муж Ратхи умер, а сама она исчезла. Все эти годы я искала бедную сестренку, и однажды, попав на английское судно, узнала, что у нее родилась дочь Сарасвати. Девочка моя, ты долгое время была предоставлена сама себе, но теперь этому придет конец. Как и полагается, я буду опекать тебя, и первым моим требованием является то, чтобы ты незамедлительно вышла замуж за человека, который стоит перед тобой. Это господин Нирам Дикшит, брахман, он дважды овдовел, теперь женой в его дом войдешь ты.