Читать книгу "Одаренные. Книга 2. Лучший мир - Маркус Сэйки"

– Смотри новости. – Она развернулась на каблуках и зашагала прочь. – И пошел ты!

Прежде чем он успел ответить, щелкнул замок и раздался хлопок двери.

«Проклятье!»

Он не хотел, чтобы это зашло так далеко. Как бы он ни был зол на нее из-за того, что она сделала, у нее было не меньше оснований злиться на него. У них обоих были свои тайны, и он давно предполагал, что когда-нибудь они схватятся из-за этого. Но не сейчас и не здесь. Он потер глаза.

«Черт, черт, черт!»

Несколько секунд спустя он услышал, как в комнату вошла Натали. Она прислонилась к стене, с кухонным полотенцем в руках, на ее губах гуляла улыбка.

– Ах, Ник!.. – покачала она головой.

– Что?

– Ты не потерял умения очаровывать женщин.

Обучайте сверходаренных детей

Руководство для инструкторов академий

Раздел 9.3. О жалости

Работа инструктором в академии первого уровня – это привилегия, на которую могут претендовать лишь немногие. Эта работа требует не только самой современной и продвинутой подготовки, но еще и ощущения призвания, укорененного в несокрушимой личной дисциплине.

Люди по своей природе любят детей. Невозможно смотреть на страдающего ребенка, какой бы ни была причина этого страдания – физическая, эмоциональная или физиологическая. Это естественно и правильно.

Но ребенок, который раз обжегся, не будет тянуться пальцами к пламени. Маленькая боль предотвращает сильную.

Иными словами, боль – это инструмент обучения.

Жалость препятствует обучению. Близорукая и деструктивная жалость ради сиюминутной выгоды обрекает человека на долгие страдания. Когда мы видим ребенка, который тянет руку к пламени, жалость говорит нам: остановите его. Защитите.

Но на самом деле мы должны развести огонь. Мы должны подтолкнуть ребенка к тому, чтобы он обжегся. Если это нужно, мы должны обманом заставить его сделать это.

Иначе как еще он узнает, что нельзя совать руку в огонь?

Ради блага академии, ради блага мира и ради блага самих детей ваш долг – очиститься от жалости.

ПРОДАЖА ИЛИ ДЕМОНСТРАЦИЯ ЭТОГО РУКОВОДСТВА ЗАПРЕЩЕНА, МИНИМАЛЬНОЕ НАКАЗАНИЕ ЗА НАРУШЕНИЕ – ПЯТНАДЦАТИЛЕТНЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ И $250 000 ШТРАФА.

Глава 19

Солнце уже садилось, но это ничего не меняло.

Тяжелые тучи успели окутать мир, когда Итан заглушил двигатель «хонды». Несколько секунд они просидели в тишине – было слышно только пощелкивание двигателя и тихое посапывание Вайолет на заднем сиденье. Парковка была наполовину заполнена. Он бы ни за что не подумал, что День благодарения – церковный праздник, но, видимо, благочестивые жители Индепенденса[36]считали иначе. А может быть, праздник тут был ни при чем, может быть, это скорее было связано с тем, что происходило в мире.

Он посмотрел на Эйми и произнес:

– Зомби-апокалипсис?

Она кивнула.

Пресвитерианская церковь Индепенденса представляла собой причудливое сооружение А-образной формы, крытое побуревшей дранкой, со старомодным шпилем с одной стороны. Церковь располагалась у площади на тихой окраине. Индепенденс считался городом, но если серьезно, то и на деревеньку не тянул. Место казалось вполне подходящим, чтобы оставить здесь машину.

Итан полагал, что если правительство захочет блокировать Кливленд, то на дорогах выставят посты. Федеральный восьмидесятый хайвей находился в десяти милях к югу, но, поскольку Итан не знал точно, где начинается кордон, было решено отсюда идти пешком с рюкзаками. Двадцать две мили, большая часть которых пролегала через национальный парк с водопадом Кайахога в качестве земли обетованной.

«Ну вот этой фразы, пожалуй, никто не произносил».

Итан набросил на плечи рюкзак и плотно затянул поясной ремень, чтобы правильно распределить нагрузку. Мышечная память вернула его к походу через Амстердам с его велосипедами и брусчатыми мостовыми, солнцем, бликующим на воде каналов в четырех тысячах миль и в миллионе лет отсюда. За пояс он засунул револьвер.

Вайолет уже не спала. Ремни безопасности детского сиденья плотно прилегали к ее маленькому тельцу.

– Ну, моя лапочка, – обратился он к дочери, – хочешь небольшое приключение?

Если у нее и были какие-то соображения на этот счет, то она держала их при себе. Итан взял малышку на руки и несколько секунд прижимал к груди, ощущая драгоценную тяжесть, ровное дыхание и запах молока, а когда положил дочь в сумку-переноску, которую надела Эйми, ему стало холоднее.

Они переглянулись. Жена натянуто улыбнулась, словно пыталась в чем-то убедить себя. Итан подошел к ней, обнял обеих своих девочек, Вайолет оказалась в середине этого «сэндвича». Несколько мгновений они стояли молча. День клонился к вечеру.

– Идем, – сказал Итан.

И они с Эйми зашагали, держась за руки.

* * *

Двадцать минут спустя они сошли с дороги.

Густой сосновый лес служил задником для ряда двухэтажных построек. Аккуратно подстриженные газоны граничили с голой землей, усыпанной сосновыми иголками. Итан повел семью вдоль этой границы, огибая задние дворы. Синюшное сияние небес очерчивало силуэты домов. Он видел горевшие в них свечи и представлял семьи, сидящие перед каминами. Температура падала, но ходьба с тяжелым рюкзаком на спине требовала усилий, и потому Итан не чувствовал холода.

– Двадцать две мили, – сказал он.

– Ерунда, – ответила Эйми.

– Маленькая прогулочка.

– Это тебе даже не марафон.

Высокий забор вокруг одного из домов вынудил их углубиться в лес. Иголки цеплялись за пуховик, от деревьев исходил запах смолы. Шли они в тишине, которую нарушали лишь звуки шагов и шелест веток, раскачиваемых ветром.

Когда стемнело настолько, что все вокруг накрыла чернота, Итан вытащил фонарик. Резкий свет выбелил деревья, и, чтобы смягчить его, Итан сделал раструб из ладони – пальцы стали красными, как в страшилке.

Ветер переменил направление, и они услышали вой сирен вдалеке. С наступлением темноты беспорядки должны были усилиться. Итан мог представить, как горят машины на Лейксайд-авеню, запах горелой резины, звон разбитого стекла в окнах и крики раненых.

* * *

Лес становился гуще. Итан продирался сквозь чащу, придерживая сосновые ветки, чтобы прошла Эйми с дочкой на руках, а потом отпускал. Он шел южным направлением, поглядывая на компас. Легче было бы ориентироваться по кромке домов, но, поскольку напряжение в городе росло, он опасался, что кто-нибудь может выстрелить в людей, которые крадутся вдоль их заднего двора.