Читать книгу "Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин"

– Можно я скажу? – теперь руку поднимаю я.

– Да, вы тоже можете выступить.

– Чем бы ни было сознание, кажется, что оно демонстрирует «степень и вид», как говорила доктор Пуччини, – начинаю я. – Микробы превращают нас в свой собственный скот. Посмотрите, например, как отличается сознание у, например, человека с Амазонки и человека из Нью-Йорка. Я не говорю о том, что кто в большей или меньшей степени сознателен, я говорю о различных видах сознания. Мы больше знаем о Вселенной, а они больше знают об Амазонке. Появление чувства собственного «я» и языка были важными событиями в создании сознания. Выяснение того, как возникает сознание, будет следующим великим открытием. Это поднимает человечество на высший уровень сознания, возможный в настоящее время. Я смиренно называю будущих людей, которые поднимутся на эту вершину, «человек сознательный».

– Мне нравится эта мысль, – заявляет Брэдли. – Но в настоящий момент я не уверен, что «человек сознательный» является лучшим термином для этого.

– А как насчёт гигантского таракана на постере? – спрашивает доктор Ку. – Он насколько сознателен?

Теперь доктор Х держит свой хвост в руке и водит им по лицу, как кисточкой, словно наносит пену для бритья. Он заметно устал.

– Это разумное насекомое смогло выжить на протяжении трёхсот миллионов лет, – говорит он. – Нервная система тараканов подобна нашей, они воспитывают своё потомство подобно нам и могут быть неплохими домашними животными. Те же самые аргументы можно выдвинуть в отношении остальных животных на постере. Мы – единственные, кто знает, что мы это всё разрушаем? Я не уверен. Несмотря на всё напряжение мозгов, у людей может не хватить мозгов, чтобы знать, что такое сознание. Независимо от того, как высоко прыгает кенгуру, это животное не может летать, как орёл.

Доктор Рутковский даёт нам десять минут, это перерыв для того, чтобы мы сделали то, что необходимо людям. Когда мы снова садимся на стулья, с кофе и шоколадными батончиками из автоматов в коридоре, он начинает свою часть презентации:

– Во-первых, позвольте мне сказать, что я надеюсь, что эти кенгуру продолжат прыгать, пока у них не отрастут крылья! А мы, люди, продолжим ломать головы, пока у нас не разовьётся усовершенствованный мозг и мы не разработаем компьютеры для разгадывания тайны сознания. Доктор Пируз прав: если мы этого достигнем, то мы станем другим видом. Давайте не бояться обнаружить, кто мы, почему мы есть и что мы на самом деле собой представляем, независимо от какого-либо вероисповедания! Наш мозг редактирует то, что попадает в наше сознание и поднимается из него, но давайте не будем сознательно уступать этой бессознательной привычке нашего мозга к самоцензуре.

Он делает глоток воды, затем полощет ей рот, напоминая стиральную машину со своими надутыми щеками, потом проглатывает с довольным выражением лица.

– Развивая замечания доктора Х по поводу изменённых состояний сознания, я буду говорить о дисфункции мозга, вызванной наркотиками типа опиатов, ЛСД, конопли, экстази, даже алкоголем и табаком, и свяжу их с такими нарушениями деятельности, как шизофрения.

Я слежу за тем, чтобы не смотреть неотрывно на Эндрю. Тем не менее, я задумываюсь, как он отреагирует на замечания доктора Рутковского. Я также задумываюсь, как дела у Эндрю – он всё ещё продолжает пить таблетки? Пациенты психиатров часто отказываются принимать лекарства. Они могут знать о лекарствах что-то такое, чего не знают профессионалы, или знают, но не так, как пациенты.

Краткосрочный и долгосрочный эффекты привыкания и случайные побочные действия лекарств и наркотиков могут быть хуже, чем сами болезни. Психиатры получают большие проценты от компаний-производителей лекарств, чем любые другие врачи. Теперь мой собственный мозг беспокоится о себе. Кажется, что мой мозг погружается в чёрную дыру замешательства. Чем больше света я туда вливаю, тем меньше я вижу и нахожу. Где всё понимание?

Теперь я понимаю, что Рутковский продолжает выступление, и я заставляю себя обращать внимание на то, что он говорит.

– Шизофрения с мириадами симптомов – это на самом деле несколько заболеваний, объединённых в одно. Мы просто не знаем достаточно, чтобы их диагностировать и точно их разделить. С точки зрения практических целей, есть бесконечные возможности для дисфункции, потому что никакие два мозга не являются идентичными и никакие два жизненных опыта не являются идентичными. Однако шизофреническое нарушение может быть в широком смысле классифицировано как положительный тип, отрицательный тип и когнитивный тип. Позитивный тип связан с отклонениями от нормы, например, когда человек слышит голоса. Негативный тип связан с уменьшением возможности познания, например, сюда относится неспособность замечать то, что обычно замечают. Когнитивный тип относится к неспособности поддерживать логический, внятный поток мыслей, разговор или действие…

– …Значит, мы все в какой-то мере шизофреники? – перебиваю я.

– Не я! – громким голосом заявляет ЗЗ.

– У шизофреников эти симптомы достигают такой высокой степени, что если бы у нас был шизодометр, он бы взорвался, – отвечает Эндрю.

– Ни в одном мозге из присутствующих здесь нет никаких сломанных шкал, – улыбается доктор Х.

– Пока нет, – мрачно отвечает Эндрю.

Доктор Рутковский игнорирует все эти реплики.

– Поскольку галлюциногенные наркотики или душевные болезни изменяют сознание в разной степени и разнообразными образами, то это не бинарная сущность.

Он снимает постер, берёт кусок мела и пишет слово «НАРКОТИКИ» на доске.

– Как указал доктор Х, наше восприятие времени и пространства может быть искажено наркотиками.

Затем он пишет «БАЗАЛЬНЫЕ ГАНГЛИИ» и «СОЗНАНИЕ».

– Базальные ганглии[33]участвуют в интеграции сенсорной информации, движений и эмоций. Вмешательство в эту зону антипсихопатическими препаратами приводит к нежелательным побочным действиям, нарушающим моторику. Шизофрения создаёт звуковые галлюцинации – иллюзию, что генерируемое внутри мозга поступает как команды извне мозга, часто от Бога. Перегрузка участка речи может создавать подобные эффекты.

Мои мысли начинают блуждать. Я смеюсь про себя над своими недостатками. Какой короткий отрезок времени мне удаётся сохранять внимание! Также я смеюсь и над другими своими недостатками, включая те, о которых, как я подозреваю, я не знаю. Почему я смеюсь? Причина смеха неуловима или щекотлива, даже хотя мы знаем, что заставило нас смеяться. Почему мы издаём такие странные звука, как хихиканье и гогот, усмешки и фырканье, почему мы смеёмся до колик в животе или раскатисто? Мы платим комикам за то, что заставляют нас смеяться. Я не согласен, что смех привязан к обществу и исчезает, когда человек остаётся один, потому что сам смеялся один, когда рядом никого не было. Я смеюсь над собой, над природой, над воображаемым Богом, который создал все возможности для смеха, которые мы используем правильно и неправильно, типа религии и технологии. Некоторые возможности трагичны, это землетрясения и врождённые дефекты, другие – странные, типа мастурбации, человеческой особенности, а другие просто забавны или комичны, как наша жизнь!