Читать книгу "Уважение к ребенку - Януш Корчак"

Я предчувствую справедливый протест. Нужно самому пройти трудный путь наблюдений и одинокого размышления, кропотливо вглядеться во многие области знаний, честно осознать несовершенство человеческой природы и писаных законов, добросовестно оценить слабые силы и средства, которыми располагает воспитатель, чтобы посмотреть без неприязни или страха на это последнее звено в цепи опыта. Не моя вина – не мой совет – не мои силы.

Я должен его только растить, беречь, заслонять, ограждать от несправедливости, укрыть, пока не подрастет. Когда вырастут, пусть суды, полиция, аресты и тюрьмы делают что хотят. Трудно.

Я отвечаю за сегодняшний день моего воспитанника, мне не дано право влиять – вторгаться в его будущую судьбу.

А этот сегодняшний день должен быть ясным, полным радостных усилий, ребячий, без забот, без обязанностей свыше лет и сил. Я обязан обеспечить ему возможность израсходовать энергию, я обязан – независимо от громыхания обиженного писаного закона и его грозных параграфов – дать ребенку все солнце, весь воздух, всю доброжелательность, какая ему положена независимо от заслуг или вин, достоинств или пороков. Вырывать, истреблять или выхаживать? Сорняки или свободно растут, или их без лицемерия скашивают и сажают полезный картофель. Как воспитателя, меня касаются законы природы, бога, а не чиновника, человека. Как прекрасна, бескорыстна и искрення больница. Врачует раны героя и арестанта – доктору нет дела, идет исцеленный трудиться праведно, обижать людей или на виселицу. Величайшее усилие помочь в борьбе за восстановление нарушенной функции органа. Если я не умею, я не имею претензий к хронически больному пациенту, который покидает больницу, чтобы быть в тяжесть семье и обществу. Это не мое дело.

Как же лжив и нечестен интернат, который за ложку еды, крышу над головой, плохонькую одежду и пустяковую опеку – вопреки здравому смыслу напишет на своем знамени: «Исправляю!». В любом случае морально страждущего – вылечиваю. На языке газет: «Обществу полезного честного работника». Нет! Я не буду тягаться с гробами неизвестной наследственности, ее инстинктами и аппетитами, не берусь вылечить от шрамов и травм самого раннего детства. Я не знахарь и не заклинатель, я только врач-гигиенист. Создаю условия для выздоровления. Много света и тепла, свободы и веселья. Верю, что ребенок сам по себе захочет стремиться к исправлению. Будет бороться с собой, будет испытывать разочарования и поражения. Пусть возобновляет попытки. Ищет свои способы. Познает радость отдельных малых побед. Я его поддерживаю – здоровой атмосферой моего интерната.

Где исправление приходится вымогать, добиваться, насилуя, там нет места для воспитателя. Это умеет тюремный надзиратель. Лучше, быстрее, прямолинейно и основательно. Исправятся – будут слушаться, не посмеют, пропадет у них охота. Смирно, к добродетели – вперед, марш! Идут – бегут. Под угрозой суровых наказаний – мигом исправились. Все и сразу. Как воспитатель, я вижу среди своих правонарушителей столько честных, случайно сюда направленных. Да будет много подобных им на свободе! Я вижу – конечно – и воров – сколько же людей хуже их утопает в достатке и пользуется уважением! Я вижу – соблазненных дурным примером, с легким насморком проступка – и с абсолютной предрасположенностью, неизлечимых.

Я уважаю их усилия, сочувствую им, хотя, клянусь правдой и богом, стоит ли современная жизнь их иногда отчаянных борений с собой, их крестного пути к исправлению, их безнадежных, но упорно возобновляемых попыток?

Видя во мне образец совершенства, стремясь походить на меня, воспитателя, завоевать слово похвалы, поощрения, желая вознаградить меня за мои труды и оказанные им услуги – они наивно и с благодарностью настраиваются в мой тон справедливости, честности, долга. Бедолаги вы мои милые! Хочется, пожалуй, предостеречь: слишком не напрягайтесь. Если даже не говоришь этого, они чувствуют сами.

Образцовые исправительные учреждения дают немного больше половины излечений. А остальные? Что ж, идут в жизнь, вооруженные воспоминаниями ясного детства, с ладанкой – изображением людей, которые им сочувствовали, не проклинали, не осуждали – благословили на крутой, извилистый, бурный и трудный жизненный путь. Полиции станет легче. Не отупели от наказаний, от них они уже давно успели оправиться, не окаменели в ненависти к человеку, не вынашивают мысли о мести.

Воришка, с которым легко договориться.

Есть школа!

Недостатки и изъяны сегодняшней школы так многочисленны и значительны, необходимость их быстрейшего устранения так очевидна, угроза плохой школьной системы так опасна, что, говоря об этом, мы почти просматриваем факт неслыханной важности, тот решающий факт, что школа все-таки есть. Мы уже не отнимем у ребенка школу, не лишим его права на книгу, не вычеркнем неоспоримого требования, чтобы каждый умел читать и писать. Ребенок получил полчища чиновников, которые оправдывают свой хлеб и существование, служа исключительно этому малолетнему растущему непроизводительному населению – детям. То, что некоторый процент учительства пренебрегает своими обязанностями и подделывается под благотворное влияние семьи на ребенка, стремясь удержать прежний характер службы в рамках некоей доброй воли, снисходительной доброжелательности к детям; то, что оно ускользает от признания факта: как врач лечит, судья судит, счетовод ведет книги, так и учитель учит, ибо это его обязанность, а не господская милость; то, что некоторый процент так или иначе злоупотребляет своей властью, – все это не меняет существа дела. Бывают врачи, недобросовестные по отношению к пациентам в больнице; чиновники, которые обслуживают крестьян и рабочих, пренебрегающие чернью; бывают и учителя, которые не церемонятся с сопляками. Но этому скоро придет конец. Ребенок должен солидно, тактично и досконально обслуживаться своими чиновниками.

Старый дедуля рассказал своему внуку о былых временах, глупый Кайтусь[34]выстругал палку или дудочку, садовник показал что-то интересное на земле и на дереве, когда они были в хорошем настроении. Сегодня школьная программа охватывает историю, ручной труд, естествознание. Можно теперь произвольно расширять, сужать, изменять программы в лучшую сторону, можно и в худшую – но школа есть, и это какая-то система. Посредством школы дети втянуты в общую циркуляцию. Часы поднимают их с постели, выводят на улицу, сосредоточивают в помещениях, отданных в их полное распоряжение, – и не кое-каких, а просторных, эстетических, отвечающих требованиям гигиены. Здесь они должны получить ответы на свои вопросы. Здесь их обучают и заботятся об их здоровье и развитии. Здесь их познают, квалифицируют, сортируют, классифицируют и продумывают место будущей работы для каждого.

Школа во всеуслышание взывает о реформе, но она уже определенно есть, и это самое важное.

Программа – это важно. Эти четыре – шесть школьных часов можно лучше использовать. Лизнуть понемножку того и другого, скопить в памяти колонки иностранных слов, правил, формул, фамилий и дат, сдать экзамен – и забыть – это не общее образование, это знание малопригодно, неприменимо в жизни. Самообразование и односторонняя одаренность как что-то, что мы едва начинаем признавать, но чему мы еще не содействуем. Чтение, искусство и спорт – как дополнение, а не фундамент школы. Мизерные результаты. Нет серьезных склонностей, ярких интересов. Но не преувеличиваем ли мы влияния школы? Можно преподавать астрономию, как и этику и математику, формировать чувство красоты, а латынь сделать философией. Но для всех ли? Может быть, современный мозг – заурядное явление? Люди едва-едва доросли до газет. Печатная сплетня – не одна – и каждый раз свежая. Какие существенные качества несут в жизнь учащиеся наших исключительных, образцовых школ? Это мы можем проверить только сейчас, когда много школ и когда все дети в эти худшие или лучшие школы ходят.