Читать книгу "Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы - Юрий Шутов"

Я был весь внимание, ибо услышанное было уже нечто принципиально новое. «Патрон» либо перепарился, либо закрадывалось подозрение, что юридические науки он в свое время одолевал лишь по настенным и настольным надписям в университетских аудиториях, а в хранилища первоисточников забегал только по нужде, не говоря уже о моральной стороне его суждений. И если же он действительно без шуток считал уголовный террор гарантом доброго порядка, а также необходимым условием воспитания у населения любви к новой власти, то, несмотря на его докторскую степень, для науки Собчак был, скорее, пациентом, чем ученым. Правда, сам его интерес к теме этого разговора лишний раз доказывал, что искусством выживания, без которого нельзя рассчитывать на успех в любой борьбе, а тем более за высшую власть, Собчак владел в совершенстве. Назвать его посредственностью тут было бы явной нелепостью.

«Патрон» замолк и сделал вид, что задумался. Я также молчал. Способность мыслить по-настоящему — это такой же дар Божий, как, скажем, писать стихи или музыку. Одним дано, другим нет, и пытаться научиться этому дару чрезвычайно сложно. Вот почему многие просто делают вид, что он у них есть.

— Ваша правда! — продолжил Собчак свои построения в не свойственном ему направлении. — Этой группе периодически действительно нужно будет симулировать для отвода глаз свои достижения. Например, эффективный показательный арест какого-нибудь сверхизвестного прохвоста. Прохвост в тюрьме — народ в восторге, и работа налицо.

— Да! Но таких известных мало, и они, надо думать, опытны, умны и осторожны, поэтому вряд ли дадут законный повод для ареста, — возразил я.

— Опять не дотягиваем до уровня понимания задач, — заметил «патрон», с сожалением взглянув на меня как на несвежий кусок говядины. — Главное — чтобы прохвост был, ну а повод всегда найдется!

Это напоминало уже что-то из ежово-бериевских теорий. Я вновь стал присматриваться, не шутит ли он. Ведь, как всем известно из нашей истории, на эту тропинку стоит лишь соскользнуть, а дальше в отлаженную целесообразностью мясорубку произвола полетят головы совершенно невиновной публики. Все это уже у нас было. Меня самого когда-то затянуло в шестерни такой вот трансмиссии слепого к закону и глухого к воплям жертв правового прокурорско-судебного произвола…

— Периодически нужно сажать всех известных преступников, — продолжил «патрон». — Ну, а ежели таковых не окажется, то при помощи прессы создавать новые имена и сажать их.

— А кто же сумеет доказать, что они преступники, или снова обман ради обмана и старый судебный произвол? А как же тогда приоритет права, о котором постоянно всем внушают? — не унимался я.

Тут Собчак начал довольно многосложно рассуждать о потрясающем своей «новизной», почти научном выводе, каковой ему, профессору-юристу, удалось сделать. Смысл им сказанного был примерно таков: если за основу принять постулат о том, что преступления совершают преступники, то как следствие этого «важного» вывода сначала нужно найти человека и назвать его преступником, а уж затем искать сами преступления. Эта «светлая» мысль, воплощенная в жизнь, во-первых, сильно упростит следствие, как таковое; а во-вторых, сведет к минимуму трудности с отправлением закона при судопроизводстве, заменив суд спектаклем в духе средневековых постановщиков из ордена иезуитов, основанного в Париже мелким испанским дворянином Игнатием Лойолой.

Реализацию сего дерзновенного проекта, по мнению Собчака, надо бы совместить с желанием градоначальника карать своих врагов мановением его перста, для чего все правоохранительные органы в городе должны быть полностью в руках главы. Ну, а чтобы судейская и разная прочая прокурорская сволочь никаких вольностей себе не позволяла, необходимо вообще всю эту махину так называемого правосудия подчинить подведомственному лишь городскому голове новоиспеченному комитету, или как он там еще будет именоваться, создание коих уже было запрограммировано в изобилии. В общем, выходило что-то похожее на «демократию закрытого типа» с ответственностью, ограниченной определенным кругом лиц, где хозяин города может карать, кого ему будет угодно, независимо от желания либо нежелания, к примеру, судей.

— А как же закон? — перебил я.

— Запомни! Закон — это право сильного! — подытожил «патрон» с каким-то наркотическим блеском в глазах.

Я-то запомнил, и неплохо. Но кто мог тогда предположить, что этот разговор, к теме которого Собчак больше никогда со мной не возвращался, может быть воплощен в реальность. Мне тогда казалось, что в деле правосудия, столь близком Собчаку как юристу, «демократам» возвратить страну назад, к могильным терриконам отработок жертв прошлого, будет невозможно.

* * *

У Собчака за обильной трескотней общих фраз и расхожих выражений зияла бездна. Как могли не видеть это барабанное нутро его университетские коллеги, да еще вдобавок и «серенадить» ему, — вовсе непонятно. Может, такова школа «отжева» всех ученых? И все они схожи? Надо надеяться, что сие маловероятно. Именно по этим причинам я серьезного значения банному разговору не придал, тем паче что и «патрон» пожелал мне не принимать сказанного всерьез. Мне этого также не хотелось. Просматривая через пару дней свой блокнотик, я про себя отметил, что банная задумка Собчака — тонкий лед и ходить по нему опасно…

Спустя некоторое время город захлестнули профессиональные выстрелы в затылки избранных жертв у подъездов их домов, разные взрывы, даже на вокзалах, целенаправленные городские пожары и прочие резонансные нападения. Все это не без оснований наводило меня на подозрение о том, что идея о создании карательно-диверсионной группы, высказанная в тот вечер Собчаком, не была им, как обычно, забыта, даже несмотря на врожденную более чем осторожность, а точнее, трусость вкупе со жгучим презрением к людям, всюду предохраняющим его от потери самообладания.

Глава 17

«Фонд спасения Ленинграда» в Калифорнии

Как только падаль начинает смердеть, к ней со всех сторон сбегаются шакалы…

Из наблюдений первобытных туземных охотников

Названия комитетов, а также других структурных подразделений и заведений городской администрации возникали в пожарном порядке одно за другим, появляясь на свет вместе с авторами этих вывесок, которые не только изобретали само название конторы, но и страстно стремились ее возглавить, тем самым по мере собственных сил поучаствовать в общем разгроме городского хозяйства.

От соискателей государственных постов не было отбоя. Каждый кандидат желал сам себя испытать в любом качестве, вплоть до роли, скажем, хирурга у операционного стола с распластанным пациентом, разумеется, без оговаривания ответственности за результат такой пробы. Поэтому ежели, к примеру, у больного першило в горле, то ему смело вскрывали череп и потом очень удивлялись печальному исходу, видя в этом не иначе, как происки «партаппаратчиков».

Это было воистину безумное время. Ни опыта, ни знаний, ни, в конце концов, пусть даже простой хронологии биографического очертания жизни не востребовалось. Наоборот, те, у кого эти данные были, выглядели в этой массе весьма подозрительно и, как правило, к участию в раздаче должностей не допускались. Возникала уникальная возможность за считаные дни, скажем, из шофера старой полуторки без номерных знаков и с оторванным лет тридцать назад задним бортом, шнырявшей в лабиринтах какого-нибудь заводского двора, превратиться в заместителя, а если пофартит, то и председателя нового городского комитета по транспорту и еще чему-либо. Подобное восхождение зависело только от удачи и личного контакта с большинством «народных избранников», да порой яростно-агрессивной крикливости самого возжелавшего занять высокий пост с правом пользоваться спецбуфетом.