Читать книгу "Три льва - Михаил Голденков"

— Во нашего брата нахватали, мерзавцы! — сказал Самойло Семеновичу. Тот лишь молча кивнул…

И лишь только окончилась битва, затушили огонь и на палубе водворился более-менее порядок, тотчас же все бросились снова к веслам и принялись грести изо всех сил. Галера спешила в море, подальше от турецких берегов.

— Можно пойти на север по пути из варяг в греки, как наши пращуры хаживали, вдоль берега до Дуная, а там — в Прут и на север, до Подолья, в вашу землю, — советовал Черкас.

— Не пойдет, — качал головой Кмитич, — там все сейчас турецкое.

— Нужно в Италию идти, в Римскую империю, — говорил Семенович, — я знаю, что лет пятьдесят назад некий литвин Якимовский также захватил у турок галеру и пошел в Сицилию, в Мессину. А лет тридцать назад пленные русины вновь захватили турецкую галеру. Они тоже пошли именно в Италию, прямо к Папе Римскому. Мы пойдем их маршрутом. Там, в Риме, сейчас Папа полностью на нашей стороне, он поможет. Это самый оптимальный и безопасный путь, пусть пока и в обратном к дому направлении…

В принципе, все русины и литвины изъявляли желание возвратиться обратно в Речь Посполитую, и даже Мустафа, не желавший расставаться с другом Янкой…

ГЛАВА 19

Первый шторм Кмитича

Паруса галеры латинского типа крепились к реям, длина которых достигала длины корпуса. Главная мачта проходила сквозь палубу и прочно крепилась к килю и корпусному набору. Носовая и кормовая мачты крепились только к палубе. Кормовая мачта использовалась для несения флага, но сейчас его сорвали. Утром Кмитич нашел бочонок дегтя и белое полотно, написал на нем большими черными буквами «ЦМОК», и с помощью московита Никитина забрался по канатам на кормовую мачту и закрепил на ней новый флаг с надписью.

— Что за цмок? — спросил Никитин.

— Так у нас, у литвинов, дракона называют. Морского дракона. Это мой подарок для капитана Семеновича. Пусть порадуется. Теперь наш корабль называется «Цмок»!

— Хорошее имя для ладьи, — улыбнулся Никитин, сощурив глаз, рассматривая развевающийся по ветру белый флаг с черными буквами, — слово «цмок», пан Кмитич, и вправду похоже на дракона, словно лязг его челюстей!

— Верно! — рассмеялся Кмитич, удивляясь воображению этого с вида простого и не так чтобы очень образованного московита.

— Еще раз прими благодарность за то, что спас меня, — сказал Кмитич, хлопнув Никитина по широкому плечу.

— Дык там каждый за всех был, чего меня благодарить, — вновь смутился, словно подросток, Никитин, — это вам благодарствие с Семеновичем, что удрали мы от турка.

— А ты как в плен попал?

Никитин как-то погрустнел, тяжело вздохнул широкой разработанной грудью.

— Сам я из води, моя деревня Лууттса в Шведском королевстве находилась, аккурат у границы с Московией, недалеко от Ивангорода. Потом московиты пришли, заняли ее. Потом опять шведы вернулись. И когда московиты вновь объявились, то все наши пошли воевать с ними, ибо порядки их худы, а шведские лучше.

— И чем худы их порядки? — Кмитичу стало в самом деле любопытно.

— Дык пришли и запретили нам называться своими именами водьскими. Попы говорят, мол, детям имена по болгарским календарям давать надо, мол, Петр там, или Иван, и креститься в веру московскую. Я ведь от рождения Калле именовался. Стал Иваном. Да и на славянском церковном молиться заставляли, хоть и непонятный для нас совсем язык. Шведы так не делали…

Кмитич вдруг подумал, что все это он уже где-то слышал: и эти истории, и этот окающий финский акцент рассказчиков… Точно! Это же самое ему расповедывали в осажденном Смоленске пленные карелы, вепсы и мордвины.

— Стало быть, тебя вовсе не турки пленили? — задумчиво произнес Кмитич, вспоминая свои последние дни в Смоленске.

— Так, — кивал соломенными волосами Никитин, — пленили да туркам как раба по дешевке продали.

— Значит, и домой тебе возвращаться нельзя, так?

— Может, нельзя, а может, и можно, но под другим именем, чтобы думали, что я против турка за царя воевал, в плен попал да сбежал, — вновь вздохнул своей широкой грудью Иван Никитин.

— И куда подашься, если не домой?

— Пока не ведаю.

— Поехали со мной, в Оршу. Там руки мужицкие нужны, а ты работник, погляжу, добрый.

— В Оршу? — Никитин чесал аршинной ладонью в задумчивости подбородок. — Не знаю, что это, не ведаю, где это… Ой, не знаю, пан, не знаю. Может, и с вами поеду. Поглядим потом…

Семеновичу, вопреки ожиданию Кмитича, новое имя галеры не особо понравилось.

— Мой «Цмок» уже не вернуть, — грустно улыбался капитан, — зря вы это…

— А где ваш «Цмок»? — рискнул полюбопытствовать Кмитич, не зная, насколько это больная для Семеновича тема. — И как вы попали в плен, капитан Семенович? Можете рассказать?

— Я разве не говорил? Решил повторить подвиг Еванова-Лапусина, — вздохнул Семенович. — Однажды наш бравый адмирал встал на якорь прямо в порту Стокгольма, словно у себя дома. Шведы с ним не стали воевать, а заключили перемирие, точнее, заключили перемирие с Речью Посполитой. Я хотел сделать нечто подобное с турками. Но… — Семенович всплеснул руками. — Турки не шведы! Навалились на нас всей своей армадой, которую я недооценил, если честно. В результате они потеряли несколько своих кораблей, но и наших два потопили. Мой «Цмок» отбивался до последнего. Мы стреляли из пушек, а потом дрались на палубе на саблях. Сдаваться я был не намерен. Увы… Мы предполагаем, а Бог располагает! Удар сзади по голове прервал мое сопротивление. Хотя… Впрочем, пусть эта галера остается «Цмоком», раз уж вы такое имя ей присудили.

— Простите, капитан, — смутился Кмитич, — я хотел как лучше…

Этим же утром новоиспеченный «Цмок» вплыл в Мраморное море, чьи берега, преимущественно гористые, где еще с античных времен добывали мрамор, были всегда густо заселены. Туда-сюда шныряли торговые суда. Поэтому Семенович приказал держать ухо востро. И не зря. Вскоре появился легкий парусник, явно турецкая торговая фелюка.

— Все тихо! — приказал Семенович. — Никому не высовываться! Эй, Мустафа! Иди сюда!

Мустафа подбежал к капитану.

— А ну-ка, чернявый, позови их по-турецки! Пригласи на борт! — хитро подмигнул Семенович.

Мустафа, намотав на голову чалму, выпрямился и замахал руками кораблю.

— Эй! Иви гюнляр! — поздоровался эфиоп по-турецки с проплывавшей мимо одномачтовой фелюкой. На ней плыло семь человек турок. Они, заметив одну из своих галер, приблизились к ней, спрашивая, нет ли на пути христианских кораблей. Семенович, прячущийся за мачту, понял вопрос и фыркнул от смеха:

— Вот бы им сейчас и объявить, что корабль и есть христианский!

Кмитич тоже улыбнулся, держа свой пистолет наготове.

Мустафа тем временем отвечал, что никаких христиан тут нет, и ласково зазывал турок в гости на галеру, предложив угощение, то, чего у «пиратов» как раз и не было: кое-какая еда от бывшего экипажа еще оставалась, а вот воды не было совсем — много бочек с водой разлилось во время взрыва и боя, а также кто-то додумался заливать питьевой водой охватившее судно пламя… Ничего не подозревавшие турки, на вид богатые купцы, в парчовых одеждах и белоснежных чалмах, с важным видом перебрались на борт галеры. И вот тут их обступила толпа хохочущих русин.