Читать книгу "Жизнь актера - Жан Маре"

Через несколько дней они принесли рукопись «Богоматерь в цветах» и сказали, что Жене сам за ней зайдет. Он зашел. Жан прочел книгу, она ему не понравилась, и он так и сказал. Жан Жене ушел из квартиры на улице Монпансье взбешенный. Но гений Жене продолжает действовать на Жана. Последующие двое суток он не может думать ни о чем, кроме этой книги. Он очень этим взволнован и признается себе: «Я ошибся, это шедевр». Он вновь пригласил Франсуа Сотена и Лауденбаха:

— Я хочу прочесть книгу Жана Жене еще раз.

С большим трудом молодые люди достали книгу, и Жан перечитал ее. Он попросил Жана Жене снова к нему зайти.

— Я хочу перед вами извиниться, — сказал он ему, — я ошибся. Ваша книга — шедевр, самая прекрасная из всех, написанных за несколько последних лет, потрясающая своей необычностью и гениальностью, говорящая о том, что никто не сумел бы сказать. Ваш стиль совершенно нов и естествен, такой красоты и такого уровня, что сюжет, запретный для любого другого поэта, становится у вас волнующим и ярким.

— Ты должен с ним познакомиться, — сказал Жан. — Он тобой восхищается.

Я уехал в Ниццу, так и не встретившись с Жене.

15

Начались съемки «Вечного возвращения». Мне платили мало, так как Польве возобновил старый контракт фильма «Жюльетта, или Сонник». Но мне так нравился этот фильм, что я сам бы заплатил, чтобы в нем сниматься. Зато работа Мулу, которого Жан окрестил в фильме Мулуком, оплачивалась хорошо.

Во время оккупации было очень трудно купить мясо. Я потребовал, чтобы Мулук его получал. Мне посоветовали заказывать для него в гостинице, где я жил, тушеное мясо и отдавать счета бухгалтеру. Когда я принес счета бухгалтеру, он сказал: «А мне вот, месье Маре, не приходится каждый день есть тушеную говядину». Я покраснел от стыда.

Жана с нами не было. Он ставил «Ринальдо и Армиду» в «Комеди Франсез». Он приехал к нам через две недели после начала съемок. Деланнуа работал добросовестно. Мы все приходили в восторг от просмотров. Юбер был очень изысканным оператором. Кроме того, я радовался тому, что снимаюсь вместе с теми, кого люблю, — с Ивонной де Бре, согласившейся только из дружбы к Кокто сыграть роль совершенно для нее не подходящую, с Роланом Тутеном, Мадлен Солонь, Мулуком.

Мулук меня поражал. Он привык держаться за камерой, и я волновался, как он поведет себя перед объективом. Мы все были изумлены, а я очень горд, когда увидели, с какой легкостью он исполнял свою роль. Он определенно выглядел более правдиво и естественно, чем я. В отличие от некоторых звезд ему было все равно, снимают его левый профиль или правый. Лично для меня это еще имело значение!

Когда Жан присоединился к нам после огромного успеха «Ринальдо и Армиды», в нашей работе ничего не изменилось. Он присутствовал на съемках, не вмешиваясь в режиссуру. Он только попросил убрать репродукцию «Молочницы» Греза и слишком кричащий, мещанского вида абажур. Больше ничего, но от него исходили какие-то особые флюиды и вся обстановка вокруг изменилась. Незаметно для себя мы играли по-другому. Жан Деланнуа оригинально вел свою режиссерскую работу, даже освещение стало каким-то иным.

Я ощущал огромное счастье и в то же время испытывал сильное беспокойство, боясь, что моего таланта не хватит для этой роли. Именно этот комплекс заставляет меня любить так называемые опасные сцены: пока восхищаются мужеством, меньше обращают внимание на талант.

Я также думал, что смогу уважать себя лишь тогда, когда испытаю физические страдания, которых требовала моя роль. Я испытывал лишь нравственные страдания, во всяком случае, так мне казалось. Я действительно хотел бы агонизировать в последних сценах. Я завидовал надтреснутому голосу Ивонны де Бре; мой собственный казался мне недостаточно выразительным. Я не нашел ничего лучше, как выпить изрядную дозу коньяка, запереться в своей гримерной и орать во всю мочь. Увы! Этот так называемый «слабый голос» оказался Дюрандалем:[23]он так и не сломался.

Еще не раз в своей актерской карьере я буду совершать подобные опрометчивые поступки. Я стремился стать таким великим актером, да что там актером — таким великим апостолом театра, чтобы образы моих персонажей возникали сами по себе. Я говорил себе, что, если бы я достиг этого результата, мне было бы намного легче играть. Иначе говоря, моя заслуга была бы куда меньше, и, следовательно, я был бы менее хорошим актером, если бы мне приходилось только чувствовать пережитые страдания, а не создавать их. Это какой-то порочный круг, из которого мне никогда не выйти. Я хотел бы также иметь талант, но никогда не становиться профессионалом.

Когда я чувствую себя беспомощным, профессиональная привычка, ставшая инстинктом, играет за меня, а я впадаю в отчаяние.

Что для меня театр — религия или порок? Без всякого сомнения, я ищу в своей профессии ощущения, которых не нахожу в жизни.

Жан Кокто потребовал, чтобы мы с Мадлен Солонь сходили к одному и тому же парикмахеру и покрасили волосы в одинаковый цвет. Нам обесцветили волосы одновременно, но они были разной природы. Задача парикмахера была не из легких. Бывало, что мы уходили из его салона с голубыми, лиловыми или зелеными волосами.

Один из наших наиболее симпатичных товарищей, Луи Журдан, снимался на соседней съемочной площадке в «Жизни богемы». Как того требовала роль, он носил очень длинные волосы и бакенбарды. В то время длинные волосы не были в моде. Завидев нас, люди возмущенно отворачивались. Я даже видел, как одна хозяйка раскрыла рот от удивления и уронила корзину.

Ролан Тутен пригласил меня к одной своей подруге, и та предложила погадать мне. Она заверила, что в ближайшие двое суток мне будут удаваться самые безумные и рискованные поступки.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Тогда до свидания.

Я беру такси и еду на студию. Прошу у своего продюсера аванс в шестьдесят тысяч франков. Он распоряжается выдать мне деньги. Это огромная сумма, поскольку за весь фильм я получил двести семьдесят пять тысяч франков. На том же такси я еду в Монте-Карло. Я никогда не бывал в игорном доме, но слышал, что удача улыбается тем, кто играет в первый раз. По дороге я даю себе зарок, что никогда больше не буду играть, если выиграю два миллиона. Я прошу водителя такси подождать меня и плачу ему заранее, на случай, если все проиграю. (Не лишняя предосторожность!)

Оробев при виде серьезных лиц игроков и эха, гулко раздающегося в огромных залах в стиле рококо, я, не останавливаясь, прошел мимо столов, где играли в рулетку. Вот я перед столом баккара. Делаю напрасные усилия понять эту простую игру. Одно место освобождается. Крупье предлагает мне занять его. Делайте ставки... ставки сделаны...

Я все еще ничего не понимаю, кроме того, что «девятка» — самая сильная карта и она выигрывает и что «десятка» — это баккара и она проигрывает. Я не осмеливаюсь играть, подать голос, но лопатка крупье приближается ко мне. Ставлю минимальную сумму, то есть две тысячи франков. Сдаю карты с помощью крупье, который, как и остальные игроки за столом, понял, что я играю впервые. «Девятка»— я выиграл. Слышу: «Делаем ставки». Опять раздаю карты.