Читать книгу "Очередь - Ольга Грушина"

Любино голубое атласное платье было аккуратно разложено на кровати; Анна пощупала его жемчужную мягкость, чтобы увериться: все это наяву.

В начале десятого, когда она подкрашивала веки голубыми тенями в тон платью, в прихожей открылась и закрылась входная дверь. Набросив халат, Анна вышла из спальни. Ее сын широким шагом направлялся к себе в комнату со стопкой книг под мышкой. Молодец, к вступительным готовится, подумала она и остановилась, охваченная желанием что-нибудь ему сказать, как-нибудь приободрить, поделиться с ним толикой своего близкого счастья; но в этот миг у нее за спиной с пронзительным визгом проснулся телефон.

Она подошла. Юношеский голос вежливо попросил Сашу.

— Тебя, — сказала она.

Сын взял трубку:

— Да? Степка, ты, что ли?.. Прямо сейчас? Вообще-то я только что… Ну, ясно… Где?.. Не вопрос, сейчас буду.

С некоторым сожалением она посмотрела ему вслед, укоряя себя, что не поддалась чувствам: ей хотелось, чтобы этот вечер принес радость всем, кого она любила.

В парке было безлюдно, под ногами густели тени, воздух дышал глубиной, прохладой, предвестием скорой осени; первые опавшие листья шелестели на дорожках, по которым спешил Александр.

Его дружок сидел, развалясь на скамье, прицельно швыряя камешками в горящий фонарь.

— Ты прямо метеор, — сказал, тыча папиросой куда-то вниз, на землю. — Вот, забирай.

Александр нагнулся за плоским квадратным свертком, упакованным в газетную бумагу.

— Сколько с меня? — спросил он.

С ответом парень швырнул еще один камень. Металлический столб гулко лязгнул, заглушив изумленный возглас Александра.

— Пока нашел — ноги стоптал по самое некуда. — Степан повел плечами. — Такую хрен достанешь. Запрещенный товар, в натуре. Из-за бугра, привозной. Может, покоцана слегка, но заедать не должна. — Он нашел камень побольше, прицелился.

— Бабки когда нести?

Сверху посыпалось битое стекло, и на землю пролилась темнота, как будто в парке разом наступила осень. Шрам у Степана под глазом исчез, лицо растворилось в самодовольном облачке папиросного дыма. В отсветах ближайших окон Александр видел, как его знакомец, откинувшись на спинку скамьи, достал из-за пазухи бутылку.

— Тебе, так и быть, отсрочку дам, — сказал Степан. — На неделю. Глотнешь?

— Нет, я пойду, мне в очередь заступать.

— Далась тебе эта очередь… Ладно, охота будет — к ночи забегай, а я еще тут покантуюсь. Эти дни носился, как лось, — имею право расслабиться, воздухом подышать.

— И это правильно, — сказал Александр. — Спасибо, брат. До скорого.

Чтобы не рисковать добытым из-под полы товаром, Александр решил забросить сверток домой. В тряской полутьме лифта он содрал газетную кожуру, и у него под пальцами закудрявились узкие обрывки фраз: «…под мудрым руководством…», «…выжигать каленым железом…», «…к великой цели…» Он вытряхнул пластинку из конверта и зажал хрупкие, острые края между ладонями; по черному блеску кругами бежали концентрические дорожки, словно годовые кольца на древесном стволе, а на этикетке читалось: «Игорь Селинский. Скрипичный концерт…»

Тут дверцы лифта нервно дернулись в стороны, и Александр, все еще поглощенный надписью, ступил на лестничную площадку и едва не сбил с ног незнакомую тетку в нелепом глянцевитом платье. От неожиданности у него разжались пальцы, что-то твердое упало на бетонный пол с отвратительным хрустом, а тетка захихикала, затараторила несуразным, по-девичьи высоким голосом:

— Ой, Саша, это ты, а я пройтись решила, там тебе котлетки холодные…

Но створки уже застонали и начали судорожно, с усилием смыкаться, как старческие челюсти, медленно сжевывающие кошмарное видение его матери: наштукатуренное, лоснящееся лицо, мохнатые, как паучьи ноги, ресницы с комками туши, отечные белые лодыжки в шелковых чулках, неумело намазанные губы, которые не переставали ему улыбаться, — все это на один миг зависло в болезненном свете кабины, а в следующий миг исчезло, свелось к узкой расщелине света между дверцами, поползло вниз, вниз…

Как безумный, он стал шарить в кармане, нащупал ключи, ворвался в квартиру и ринулся к себе в комнату, где торопливо осмотрел пластинку в свете лампы. Дорожки пересекала жуткая царапина; вероятно, с самого начала ее там не было, но он бы за это не поручился. Отчаянно трясущимися руками он стал засовывать пластинку обратно в конверт, сделал неловкое движение — и вновь услышал виниловый треск. Пластинка легла на письменный стол; погасив свет, Александр выскочил из дому.

Матери на улице уже не было. Он шел решительным шагом, словно хотел оставить далеко позади последние полчаса своей жизни, и оказался возле киоска незадолго до десяти, к роспуску вечерней смены. Отец еще не ушел; он помахал Александру из очереди, потом обернулся к кому-то, стоявшему рядом, что-то сказал и двинулся ему навстречу широкой, нетерпеливой походкой. На углу они поравнялись.

— Ты рано. Не дождался меня в парке? — быстро, вполголоса заговорил отец. — Достал?

Александр взглянул на него с удивлением.

— Как ты… Я не знал, что ты водишься с… Ладно, проехали. Да, достал. У меня в комнате, на столе. Возможно, там… проскок небольшой. Деньги нужно отдать не позже…

Отец стиснул его так крепко, что он поперхнулся словами.

— Спасибо, Саша. Деньги я найду. Если тебе от меня что понадобится — только скажи.

Софья ждала на соседней улице.

— Ой, Сергей Васильевич, прямо не верится, — сказала она. — Если честно, я уж стала думать, что пластинки никакой и нет… а разговор тот мне приснился, что ли…

Засмеявшись от облегчения, он легко тронул ее за локоть. Они пошли быстрым шагом, хотя и не самой короткой дорогой: темный парк, откуда доносился пьяный гогот, перемежаемый бесстыдными криками, они оставили в стороне. Другого места не могли найти для своих игрищ, думал Сергей, терзаясь неловкостью, и старался не смотреть на Софью, пока крики, сменившиеся стенаниями, не утонули в ночи. Добравшись до дома, он впустил ее в подъезд и оставил возле почтовых ящиков, а сам, нервничая, прокрался в квартиру, придумывая какую-нибудь правдоподобную отговорку для жены. Жена, однако, даже не вышла из спальни — наверное, опять легла пораньше, а пластинка оказалась на месте: в гнезде из рваных газет она лежала у Александра на столе, как мальчик и обещал. Никем не замеченный, он выскользнул за дверь.

Всю дорогу до ее дома они почти бежали, не произнося ни слова. У него было такое ощущение, будто знакомые улицы растягиваются гармошкой; его нетерпение стонало тягучей нотой, а мысли метались взбудораженным, встревоженным роем. Наконец добрались. Раз, два, три, четыре… но теперь отзвуки их шагов сливались воедино, входная дверь у него под рукой каким-то чудом сделалась податливой, и вот они уже проходили из равнодушной уличной тьмы во тьму чарующую, домашнюю.