Читать книгу "Озарение. Сила мгновенных решений - Малкольм Гладуэлл"

Филби отвечает уверенно, сочным голосом, присущим британскому высшему сословию: «Да, удовлетворен».

«Что ж, если все—таки был третий, были ли вы на самом деле этим третьим?»

«Нет, — говорит Филби так же убедительно. — Я им не был».

Экман перемотал пленку назад и воспроизвел запись в замедленном действии.

«Взгляните—ка на это, — произнес он, показывая на экран. — Дважды после того, как ему задавали серьезные вопросы о том, не совершил ли он предательство, он ухмыльнулся. Он похож на кота, съевшего канарейку».

Выражение лица возникло и исчезло через несколько миллисекунд. Но при замедленном темпе оно было заметно: губы сжаты в выражении самодовольства.

«Он развлекается, не так ли? — продолжал Экман. — Я называю это наслаждением от обмана, душевным подъемом, который вы ощущаете, когда дурачите людей. — Экман снова запустил запись. — Он делает еще кое—что. — На экране Филби отвечает на другой вопрос: „Во—вторых, дело Берджеса—Маклина затронуло — он сделал паузу, — очень щекотливые вопросы“. Экман вернулся к паузе и остановил пленку. — Вот оно, — сказал он, — очень тонкое микровыражение тоски или несчастья. Это видно только по бровям — фактически только по одной брови». Да, несомненно, внутренний кончик правой брови Филби приподнялся в безошибочной единице действия номер один. «Движение мгновенное, — сказал Экман, — он совершает его непроизвольно. И это полностью противоречит всей его самоуверенности и убедительности. Это происходит, когда он говорит о Берджесе и Маклине, которых он сдал. Это острый момент, предупреждение: не верьте тому, что слышите».

По сути, Экман подводит физиологическое обоснование под наши тонкие срезы. Мы все можем читать мысли без усилий и машинально, с помощью ключей, которые находятся прямо перед нами — на лицах людей. Мы не умеем читать по лицам так же блестяще, как Пол Экман и Силван Томкинс, или выхватывать мимолетные моменты наподобие оскала Кэйлина Като. Но на лице человека достаточно доступной нам информации, чтобы можно было читать мысли на обычном уровне. Когда вам говорят: «Я люблю тебя», вы смотрите в лицо собеседнику, потому что так вы можете узнать (или, по крайней мере, лучше понять), насколько серьезно это чувство. Видим ли мы нежность и счастье? Или на его лице мелькает микровыражение тоски и недовольства? Ребенок смотрит нам в глаза, когда мы кладем свою руку поверх его руки, потому что знает, что найдет объяснение у нас на лице. Воспроизводите ли вы единицы действия шесть и двенадцать (сферические, орбитальные, скулоглазничные мышцы в комбинации с главными скуловыми мышцами), выражающие счастье? Или вы воспроизводите единицы действия один, два, четыре, пять и двадцать (лобная медиальная мышца, лобная височная мышца, надбровная мышца—угнетатель, поднимающая мышца верхней губы и мышца смеха), в чем даже ребенок инстинктивно распознает явный признак страха? Мы очень хорошо умеем производить эти сложные, молниеносные вычисления. Мы делаем это каждый день, не задумываясь. И это загадка в деле Амаду Диалло, потому что в ночь на 4 февраля 1999 года Шон Кэрролл и его коллеги, офицеры полиции, по какой—то причине не смогли этого сделать. Ни в чем неповинный Диалло проявил любопытство, а потом испугался — и обе эти эмоции должны были четко отразиться на его лице. Но полицейские их не увидели. Почему?

4. Мужчина, женщина и выключатель

Чтобы понять, что значит утрата способности читать мысли, надо представить себе состояние аутизма. Страдающий аутизмом, по словам британского психолога Саймона Бэрона—Коэна, «слеп умом». То, что я до сих пор описывал как естественные для человека и автоматические процессы, для аутистов — настоящая проблема. Им трудно истолковывать невербальные ключи, такие, как жесты и выражения лица, и представлять себе мысли другого человека, а также добиваться понимания каким—либо способом, помимо вербального. Их аппарат истолкования первых впечатлений поврежден, и то, как аутисты воспринимают мир, дает нам очень хорошее представление о том, что происходит, если наши способности читать мысли нам изменяют.

Один из ведущих в США специалистов по аутизму Эйми Клин преподает в Центре изучения поведения детей при Йельском университете в Нью—Хейвене. Там у него есть пациент, которого он изучает уже многие годы. Я назову его Питером. Питеру больше сорока лет, он очень образован и живет самостоятельно.

«Это очень интересная личность. Мы встречаемся каждую неделю и беседуем, — объясняет Клин. — Он очень ясно выражает свои мысли, но у него нет никакой интуиции, поэтому ему нужно, чтобы я разъяснял ему устройство мира».

Эйми Клин, поразительно напоминающий актера Мартина Шорта, наполовину еврей, наполовину бразилец, и говорит с акцентом, что и понятно. Он встречается с Питером уже много лет и говорит о его состоянии без снисходительности или отстраненности, но сухо, будто речь идет о небольшом характерном тике.

«Я беседую с ним каждую неделю, и у меня ощущение во время этих бесед такое, что я могу делать все что угодно — ковырять в носу, снять штаны, трогать себя за любые места. Даже когда он смотрит прямо на меня, не возникает чувства, что за мной наблюдают или следят. Он изо всех сил сосредоточивается на том, что я говорю. Слова для него очень много значат. Но он не обращает внимания на то, как сочетаются мои слова с выражением лица и невербальными ключами. Все, что происходит внутри моего мозга (и чего он не может наблюдать непосредственно), — для него проблема. Являюсь ли я его лечащим врачом? На самом деле — нет. Нормальная терапия основана на способности людей осознавать свои собственные мотивы. Но в его случае с таким осознанием вы далеко не уйдете. Так что это больше похоже на совместное решение задач».

Среди прочего Клин хотел во время бесед с Питером выяснить, как человек в таком состоянии воспринимает мир. Поэтому с помощью коллег он разработал гениальный эксперимент. Они решили показать Питеру кинофильм и проследить за направлением его взгляда, когда тот будет смотреть на экран. Из всех фильмов они выбрали экранизацию 1966 года пьесы Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?», где главные роли исполняли Ричард Бертон и Элизабет Тейлор. Это были немолодые муж и жена, пригласившие юную пару к себе на вечер, который получился напряженным и утомительным. Молодую пару играли Джордж Сигал и Сэнди Деннис. «Это моя любимая пьеса, и мне нравится фильм. Я люблю и Ричарда Бертона, и Элизабет Тейлор», — объяснял Клин. К тому же для того, что Клин собирался сделать, картина подходила идеально. Люди с аутизмом неравнодушны к механическим объектам, но в этом фильме нет ничего, кроме игры актеров. «Фильм удивительно сдержан, — говорит Клин. — Он о четырех людях и их чувствах. В этом фильме очень мало неодушевленных деталей, которые отвлекали бы человека, страдающего аутизмом. Если бы мы взяли „Терминатор–2“, где главное действующее лицо — робот, то не получили бы таких результатов. Тут все об интенсивном, активном социальном взаимодействии на множественных уровнях значения, эмоций и выразительности. Что мы пытались увидеть в действиях моего пациента, так это осмысление. Вот почему я выбрал именно „Кто боится Вирджинии Вулф?“ Мне было интересно увидеть мир глазами человека, страдающего аутизмом».