Читать книгу "Танцы. До. Упаду - Иоанна Фабицкая"

Эдя решил сделать предложение. У него была вполне приличная пенсия, хорошая квартира, и сам он, слава богу, пока еще не развалина. Несколько лет протянет, а то и больше. И малый его полюбил, а это главное. Да и Ядя, поди, не девчонка, уже в возрасте, и теперь ей нужен степенный мужчина, способный позаботиться и о ней, и о ее сыне. Важна, прежде всего, стабильность — одними флиртами сыт не будешь. Кому нужны эти возвышенные порывы? От них только скорее сыграешь в ящик!

— Ну, мужчина я порядочный… — Эдя с удовольствием рассматривал себя в зеркале. — Серьезный и ответственный…

В вазе стоял большой букет белых роз с нежной зеленоватой каемочкой на краешке лепестков. Он ездил за ними аж в Кабаты[46], к садоводу, разводящему голландские цветы. Когда нужно было, Эдя умел сделать широкий жест, а для нее готов был отправиться за цветами аж на Аляску.

Весь дрожа от волнения, он взял розы и тихо вышел из квартиры. Вот будет пересудов, если его увидит кто-нибудь из соседей…

Эдя повернул ключ в замке и хотел уже подняться наверх, когда услышал голоса этажом ниже. Он осторожно подошел к перилам, чтобы посмотреть. На лестничной площадке стояли Ядя с Циприаном. Они о чем-то негромко разговаривали, а потом… он ее поцеловал. Так необычно нежно и чувственно, что у Эди закружилась голова. Чтобы не упасть, ему пришлось покрепче ухватиться за перила. Она ответила на поцелуй еще чувственнее и нежнее… С каждой секундой в сердце отставного полицейского нарастала боль. Эдя с трудом открыл свою дверь и, едва переступив порог, рухнул на пол, повалив вешалку. Прежде чем потерять сознание, он пробормотал:

— Старый слепой дурак…

Большой букет роз неприкаянно лежал на грязной лестнице, воняющей кошачьей мочой…

Пани Похлебка теперь относилась к Яде с глубочайшим уважением. Старая грымза не переставала восхищаться, как она выражалась, «интеллектуальной независимостью» Готи. Под «интеллектуальной независимостью» подразумевался его строптивый, с трудом подчиняющийся школьным порядкам характер. Но кто сказал, что это плохо? Когда Ядя стала звездой, «минус» поменялся на «плюс», и это нисколько не претило педагогическим принципам директрисы. «Второе чудо в Кане Галилейской», — думала Ядя.

Хотя декабрь только начался, в школе шел предрождественский утренник. Ядя была уверена, что через год-другой наступит такое время, когда елки будут появляться в супермаркетах одновременно с пасхальными зайцами, а вместо стеклянных шаров на них будет принято вешать крашеные яйца. Таким образом, цикл завершится, и Нострадамус сможет немного передохнуть.

— Вы такой обаятельный!!! Ох!!! Ах!!!

— Ну что вы… милые дамы. Мне кажется, вы преувеличиваете…

Циприана осаждали мамаши Готиных одноклассников. Пригласил его сюда сам Готя, и Циприан воспринял это как должное. В конце концов, они уже почти семья. Каждый раз, когда он смотрел на Ядю, ему хотелось прижать ее к себе и долго не выпускать из объятий. Она была такая мягкая, теплая… и вся целиком его.

От избытка чувств он ущипнул свою женщину за ядреную попку, совсем не похожую на высушенный зад Верены.

— Мням! — многозначительно улыбнулся он Яде.

Ядя, окруженная толпой, терпеливо выслушивала комплементы в свой адрес. Время от времени она поглядывала на сына. У Готи теперь было гораздо больше друзей, чем в начале года. Он стоял с Надей у доски, подъедал «птичье молоко» и, похоже, был совершенно доволен жизнью.

— Тихо, пожалуйста, тихо! — Пани Похлебка стукнула ножом по кружке и отбила у нее ручку. — Ох, это на счастье… Пользуясь случаем, что мы собрались здесь все вместе, я бы хотела от всей души поздравить вас с наступающим праздником и…

Внимание от этой насквозь лицемерной речи отвлекла открывающаяся дверь. Внутрь проскользнула Верена. На лице ее была такая же неискренняя, как у директрисы, улыбка. По классу пробежал шумок, и все взгляды устремились на Циприана, а тому словно ледяная сосулька попала за шиворот.

— …призываю всех преломить облатку[47], — невозмутимо продолжила пани Похлебка.

У Яди возникло неприятное ощущение дежавю. Ей захотелось как можно скорее отсюда уйти. Уйти, прежде чем случится что-то ужасное.

Но она не успела и шагу сделать, как назюзюкавшийся Надин отец схватил ее за талию и слюняво поцеловал в нос:

— Ну, сватья! Теперча, когда наши детки закорешились, и нам пора. Давай губки! — На этот раз он попал ей в глаз.

Ядя все больше впадала в панику.

Верена сняла пальто, откашлялась и громко, чтобы ее услышали все, произнесла:

— Так, может, и я присоединюсь к всеобщему торжеству? В рождественскую ночь даже животные начинают говорить человеческим голосом, раскрывая миру правду, так почему бы и мне не сказать?

Циприан шагнул в ее сторону со смутным предчувствием, что если и гнать ее, то только сейчас, иначе потом будет поздно. Он понятия не имел, зачем она пришла сюда, но нисколько не сомневался, что не с благими намерениями. Он слишком хорошо знал эту женщину.

— Я сделаю доброе дело и открою тебе карты, — опередила его Верена; она обращалась к Яде: — Твой любовничек замечательно сыграл роль и выиграл пари, которое заключил с нашим продюсером. Циприан должен был тебя охмурить, чтобы ты не сбежала с турнира и как можно дольше оставалась для всех посмешищем. Чтобы зрелищность программы подскочила, дошло? Ты с самого начала была в шоу только для хохмы, никто и не воспринимал тебя всерьез. Такой растяпе, как ты, рассчитывать было не на что. А Циприан умеет притворяться, как никто другой, он все сделает, лишь бы выступить на телевидении. Карьера для него всегда была самым главным, и ничто его не изменит. Ну что? Жизнь — жестокая штука, а пентюхи узнают об этом в последнюю очередь. Ха! Ха! Ха!

Она разразилась театральным смехом, но никто ее не поддержал. У всех присутствующих облатка встала поперек горла, а у пани Похлебки из рук выпал кувшин с соком. По классу растекалась оранжевая лужа, но никто не двинулся с места. Ядя взглянула на Циприана, но он как загипнотизированный не сводил глаз с Верены.

Схватив Готю за руку, Ядя так быстро выбежала из класса, что мальчик едва не упал.

11

Над Варшавой пронеслась метель и за несколько минут накрыла город белым пологом. Ядя стояла на табуретке и смотрела в окно. Дети во дворе, ошалев от радости, валялись в мокром пушистом снегу, а она думала о смерти. Снег вызывал у нее ассоциацию с белой простыней, какой в домах накрывают тело покойника, чтобы потом сесть и оплакать его уход. Собственно говоря, плакать надо было над ней. Труп Яди — совсем свеженький, можно сказать, еще тепленький, хотя и неживой, — отлично годился для закатывания истерик. Но над ней никто не рыдал, а сама она не хотела и уже не могла плакать. Ей казалось, что она наконец покончила со всеми воспоминаниями о Циприане, и теперь оставалось только как можно быстрее и глубже их закопать. Так глубоко, чтобы ни одно из них не выбралось наружу. Ядя спокойно дотянет до старости с кровоточащей раной в душе. Когда она согласилась на эту авантюру, то сознавала, что может переломать ноги, но у нее и мысли не было, что это закончится вдребезги разбитым сердцем.