Читать книгу "На краю печальных истин - Наталья Лукьянова"

Но было уже поздно. Лера взяла себя в руки, высвободилась из его объятий, села рядом на бревнышко и начала говорить. При этом голос ее звучал монотонно, без интонаций, взгляд был устремлен в никуда, она каким-то зябким жестом обхватила свои плечи руками и говорила, говорила без остановки. Он слушал страшную исповедь жены и не замечал, как слезы катятся по его лицу, а пальцы сжимаются в кулаки. Бедная, бедная его девочка. Сколько ей пришлось пережить. Нести немыслимый по своей тяжести груз одной столько лет! Она даже поделиться своим горем ни с кем не могла. Чем он лучше ее обидчиков? Чего стоит его любовь, если Лера не решилась, не нашла в себе силы рассказать о себе ему, самому близкому человеку? Почему он не интересовался, что с ней происходило до того, как они встретились, как она жила? Да все очень просто. Она не любила вспоминать о прошлом, а он принял это как должное. Подумаешь, сирота. В некотором смысле даже проще. Какой же он эгоист. Нет ему прощения. На протяжении стольких лет рядом с ним изнывала и страдала от страшных воспоминаний любимая женщина, а он даже не замечал этого. Ему было хорошо, его все устраивало.

– Лерочка, – хрипло выдавил из себя раздавленный Чубов после того, как жена, закончив исповедь, замолчала.

– Не говори ничего, пожалуйста, Валя, – погасшим голосом перебила Валерия, – теперь ты знаешь все. Я понимаю, что нам теперь придется расстаться. Я виновата перед тобой, прости, если можешь.

– Лера, о чем ты говоришь? – Чубова осенило, что нужно делать, чтобы вернуть жену к жизни. Он ни на секунду не сомневался, что она оказалась жертвой гнусного насильника и по совместительству шантажиста. Теперь, чтобы спасти Лерочку, он должен был доказать свою правоту. История еще с тем запашком! Он встал и протянул руку жене. – Ты ни в чем не виновата, понимаешь? Пойдем.

Лера не шевелилась. Она поверила в свою вину настолько, что давно простилась со всеми надеждами. Она была раздавлена, уничтожена. Теперь ей нечего было скрывать от мужа, он знал все, но от этого стало только хуже. Она обязана ухаживать за больной дочерью, это ее долг, ее крест. И нести его она будет одна. Он что-то ей говорил, звал куда-то. Зачем? Поздно, ничего нельзя изменить, жизнь не перепишешь набело. Все потеряло смысл. Ее жизнь закончена. Взваливать на Валентина грехи своей молодости она не имеет права. Он еще не стар, он сумеет устроить свою жизнь. А она? Что ж, видно, так на роду написано. Она останется здесь, где родилась.

– Лерочка, солнышко, я прошу тебя, вставай, пожалуйста! – взмолился Чубов. – Возьмись за мою руку. – Жена, словно сомнамбула протянула ему руку. Он двумя руками осторожно взял ее ладошку. – Вот, молодец. Теперь вставай, сможешь? – Лерочка послушно поднялась с бревна. – Умница моя, любимая моя девочка. Пойдем, все будет хорошо. Ты слышишь меня? Ты мне веришь?

Лера кивнула, но он понимал, что это ничего не значит. После таких потрясений одной любви маловато, тут необходима помощь доктора.

Чубов провел жену в проклятый дом. Не разжимая рук, дошли до ситцевой занавески, Чубов с остервенением рванул материю, которая треснула и разорвалась без всякого сопротивления. Там, как он и предполагал, стояла кровать, старая, с пружинной сеткой, с ржавыми шишечками на спинках. От вида этой кровати затошнило, но выбора у него не было. Его руки должны быть свободны. Валерия от пережитых волнений почти не владела собой и с трудом держалась на ногах. Не за стол же с этими пьяными ублюдками сажать жену. Он бережно усадил Лерочку на кровать.

– Посиди, я тебя очень прошу. Все будет хорошо, – твердил Чубов. – Ты слышишь, я обещаю, я клянусь, скоро все кончится. Мы вместе поедем домой. Ты ни в чем не виновата.

Лерочка кивнула в ответ, но это ничего не значило. Лицо ее было каменным, отрешенным и чужим. Она уже все решила для себя. Ничего, на то он и мужчина, чтобы разобраться с этим бредом.

Валентин Иванович подошел к столу и схватил за грудки тщедушное тело старика. Тот нагло и пьяно хихикал. Видимо, ситуация его забавляла.

– Ты, старая сволочь, выбирай. Желаешь сейчас сдохнуть или еще помучаешься? – процедил сквозь зубы Чубов. Он впервые в жизни понял, как просто убить человека. Самое страшное было в том, что хотелось немедленно, без суда и следствия убить, раздавить гадину, смести с лица земли эту мразь. Руки ох как чесались. Но он не имел на это права, ему необходимо было докопаться до истины, чтобы спасти Леру, вернуть ее к жизни. А эта старая сволочь, как ни грустно, была единственным шансом доказать жене, что она ни в чем не виновата и никому ничего не должна.

Неожиданно старик скорчил плаксивую гримасу и захныкал. Чубов с отвращением смотрел на гротескное лицо старого, морщинистого фавна и вдруг понял, что тот пьян совершенно и ничего не соображает. Валентин Иванович встряхнул как следует высохшее, старое тело и прорычал:

– Кто эта женщина, отвечай! А то убью!

– Кто-кто? Дочь евойная, вот кто, – еле ворочая языком, выговорил старик и показал пальцем на Валерию.

Та тихонько застонала. Сердце Чубова чуть не разорвалось от этого тихого, безнадежного стона.

– Сколько ей лет? Когда родилась? Показывай документы! – приказал Чубов и еще раз, от всей души, встряхнул старого алкаша.

– Какие на хер документы? Родила сучка твоя подзаборная дитя нагулянное во грехе и бросила на произвол судьбы, как котенка слепого. Вся в свою мамашу удалася, такая же простигонка, прости господи. А я девку чужую вырастил, я! Выходил, и сейчас за ней хожу. Вишь, какая получилась-то. Болезная очень, неказистая. – Старик неожиданно начал противно всхлипывать. Слова он произносил с трудом, алкоголь сделал свое дело, язык ворочался еле-еле.

Чубов понял, что правды от пьяного старика не добьется никогда. С больной разговаривать бесполезно. Она вообще ни на что не реагирует. Приняла дозу, сложила свои толстые отекшие руки на грязном столе, уткнулась в них головой и почивает как ни в чем не бывало. Чувствуется, что не в первый раз. И не ведает, счастливая, какие тут разгораются страсти из-за ее персоны. Валентин Иванович разжал руки, старик выпал из них кулем, неловко боком присел на край лавки, потом сполз на пол, матюкнулся грязно и мгновенно заснул.

Чубов подошел к жене. Жалость к любимой женщине его душила. Чувство вины захлестывало. Как он мог подумать о своей жене плохо? Сколько пришлось перенести его девочке, подумать страшно. А он ослеп, оглох, отупел в один миг от мучительной ревности, потерял голову, тешил свое уязвленное самолюбие. Нет ему прощения.

– Лерочка, собирайся. Снимай эти уродские галоши. Вот твои кроссовки, обувайся. Нам не надо здесь оставаться. Поехали отсюда.

В ответ отчаянный, затравленный, виноватый взгляд, как у больного звереныша. Невыносимо, она где-то в запределье, со своей болью, без него, одна. Как в интернатовском детстве.

– Ты рассказывала мне о враче, Алле Игоревне, помнишь?

Чубов и не подозревал, что способен на такие интонации. Страх за жену, за себя, за годы счастливой жизни, которые он не желал отдавать за просто так, диктовали правильный тон. Он не собирался сдаваться. Теперь, когда он понял, что жена не изменила их любви, что она нуждается в помощи, он готов был грудью лечь на любую амбразуру.