Читать книгу "Гипсовый трубач: Дубль два - Юрий Поляков"

– Итак, вообразите, Андрей Львович, приезжает мой брат Станислав в революционный Петроград и сразу же, наивная провинциальная душа, выполняя наказ покойного батюшки, всех встречных и поперечных начинает расспрашивать, как пройти к товарищу Троцкому. «Бывшие» в меховых пальто от него, конечно, в ужасе шарахались. Те что попроще посылали, кто – в Петросовет, кто – в наркомат Индел, кто – в Смольный… Большинство же вообще не знали, о ком речь, пожимая плечами. Телевизора-то еще не было! Наконец нашлись два добрых матросика с красными бантами на бушлатах, они вызвались проводить брата прямо к Троцкому, но доставили, разумеется, прямехонько на Гороховую, в ЧК. Там Стась две ночи провел на соломе в камере с двумя бородачами из «Союза русского народа» и похмельным председателем полкового комитета, растратившим казенные деньги. Черносотенцы молись и ругали жидов, погубивших Россию, а растратчик бил в железную дверь кулачищами и орал, насыщая камеру сивушным перегаром, что послал пропавшие деньги почтой лично Карлу Либкнехту на поддержку немецкого пролетариата. Ему, видимо, все-таки поверили, отдали портупею и отпустили, а бородачей вызвали с вещами, и назад они уже не вернулись.

На третий день повели на допрос и Стася. Пытал его латыш, говоривший с сильным акцентом. То ли брат отвечал что-то не так, то ли следователь плохо понимал по-русски, но, когда брат в седьмой раз объяснил, что шел к Троцкому поступать на службу, латыш вынул огромный маузер и чуть его не застрелил. Тут, к счастью, в застенок вошел высокий человек, одетый в кожаную тужурку, в каких до революции щеголяли исключительно шоферы и самокатчики.

– Вот… – с трудом подбирая слова, доложил следователь. – Не сознается, что хотел товарища Троцкого убить!

– Так уж сразу и убить! – хохотнул кожаный, и его голос показался брату знакомым. – Откуда прибыли?

– Да что с ним разговаривать, товарищ Зайончковский! К стенке – и баста! – сказал дознаватель с рассудительным латышским акцентом.

– Из Красноярска…

– Ишь ты, земляк!

И тут Станислав узнал в чекисте поляка, учившегося с ним в одном реальном училище, но тремя классами старше.

– Ежи! Это же я – Болтянский!

Чекист удивился, поднес к лицу брата свечку и, махнув рукой, выпроводил из камеры следователя, потом сердечно обнял соплеменника. Слово за слово, спасенный брат рассказал ему, как по совету отца хотел устроиться к Троцкому на службу.

– Зачем тебе Троцкий? Иди к нам, в ЧК. Знаешь, кто у нас здесь самый главный?

– Кто?

– Дзержинский.

– А заместитель у него, знаешь кто?

– Кто?

– Менжинский. Все наши. Давай к нам! Мне как раз дознаватель нужен. Намучился я с этим тупым латышом, хочу его на повышение куда-нибудь отправить…

– Да я ж не умею, я на техника учился…

– А кто умеет? В первый раз революцию делаем. Главное – иметь горячее сердце и чистые руки. Я так Дзержинскому и сказал, когда он меня в ЧК брал.

– В общем, Стась согласился. Но вы, Андрей Львович, нипочем не угадаете, кем впоследствии стал тупой латыш…

Однако в тот момент автор романа «Плотью плоть поправ» не угадал бы даже, как звали его покойную маму Светлану Егоровну. В столовую вошла разрумянившаяся с улицы Наталья Павловна и, мило щурясь, выискивала кого-то среди питающегося старческого многолюдья. Сердце писателя расцвело, словно алый японский рододендрон, когда он вдруг понял: ищет она его – Кокотова…

18. Второй брак Натальи Павловны

– Неплохое вино, – вежливо похвалила Обоярова и поставила едва пригубленный бокал на стол.

– С нежным ягодным послевкусием, – добавил Кокотов.

– Вы думаете? – она подняла на писателя печальные глаза.

– Так написано! – Андрей Львович ткнул пальцем в бумажку с русским разъяснением, приклеенную поверх французской этикетки.

– Да, пожалуй! – согласилась Наталья Павловна, облизнув губы. – А вы пили когда-нибудь «гаражное» вино?

– Гаражное? Нет, но слышал…

– Если все сложится удачно, мы с вами будем когда-нибудь сидеть на берегу моря и пить настоящее гаражное вино. Я вам не говорила, у нас с мужем две виллы – в Созополе и Симеизе. Одна достанется мне. Я вас обязательно приглашу, будем ночью купаться в море без всего… А знаете, о чем я сейчас подумала?

– О чем?

– О том, что на обложки книг тоже надо нашлепывать такие стикеры. Покупая книгу, необходимо знать, какое будет от нее послевкусие. Может, от этого послевкусия потом жить не захочется! Зачем тогда читать? Правда?

– Скорее уж тогда последумие или послечувствие… – весело отозвался автор «Беса наготы», воображая, как будет плавать с голой Обояровой в искрящейся ночной воде.

– Хорошие слова! Особенно – «послечувствие». Сами придумали?

– Сам.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас!

– Мне так с вами интересно! – воскликнула она, оживляясь. – У вас сегодня хорошее настроение.

– Я удачно сходил к врачу. А вы почему такая грустная?

– А я неудачно сходила к адвокату.

– Расскажите! – Кокотов участливо накрыл ее руку ладонью. – Что с вами происходит, почему вы разводитесь?

– Чтобы понять, почему я рассталась с Лапузиным, надо рассказать о моем втором браке…

– Расскажите! – воскликнул Андрей Львович, в котором писательское любопытство легко одолело ревнивую неприязнь к брачным экспериментам бывшей пионерки.

– Хорошо. Слушайте! Моим вторым супругом был…

– А я знаю!

– Ну и кто?

– Очень красивый мужчина.

– Ох, вы и злопамятный!

– Так из-за чего вы расстались со вторым мужем? Разлюбили?

– Разлюбить нежно и незаметно, как гаснет тихий северный день, это же счастье! Нет, Андрей Львович, все гораздо проще: я его никогда не любила, я просто подарила ему себя.

– Зачем?

– Как вам сказать… Вадик был красив, молод, но главное его достоинство заключалось в том, что он страстно меня любил. Безумно! Жениться на мне стало смыслом его жизни. Он делал мне предложение раз в неделю, и, получив отказ, плакал, честное слово! А я в то время потеряла смысл жизни. Шпионки из меня, как вы знаете, не вышло. Муж предал. Переводить на немецкий язык перестроечный бред про то, что весь российский народ как один с презрением отвергает тоталитарное прошлое и устремляется к общечеловеческим ценностям, было противно. Все-таки мой дедушка брал Перекоп.

– Это тот, что купил вам квартиру?

– Нет, это другой дедушка, который работал сначала с Вавиловым, а потом с Лысенко. А тот, который Перекоп брал, дослужился до комкора и умер в Свирьлаге от туберкулеза.