Читать книгу "Жора Жирняго - Марина Палей"

Была панель под названьем «Стиль» — стоило eе нажать, появлялись директории: Айтматов, Аксаков, Аксенов, Акунин, Апдайк, Асадов, Бажов, Барков, Барто, Бахнов, Битов, Борхес, Брежнев, Бунин и т. п.

Отдельные клавиши имели такую маркировку: «Коробка скоростей», «Плотность повествования», «Драйв», «Сиквел».

Существовала ножная педаль — «Пружина интриги».

В общем, много есть работы для умелых рук.

Теперь думайте сами. Управляться со всеми техническими причиндалами Чебуреков умел, причем как никто, но вакантным (или бесконтрольным, как хотите) оставался еще так называемый человеческий фактор. «Для изысканного салата нужны не только свежие продукты, но умный повар» (фр. пословица). Иными словами, выпало Чебурекову искать себе напарника. Долго мучиться, честно говоря, не пришлось. Им оказался... кто бы вы думали? Правильно.

Найденный профессионал отличался хорошим вкусом (см. выше) и небрезгливостью — качества, казалось бы, исключающие друг друга, а потому, в силу редкой комбинации, особенно ценные.

Чебуреков эту комбинацию оценил. А посему — заказал парадный портрет Жоры (для упомянутого уже в начале повествования юбилея): Георгий Елисеевич держит во шуйце свою книжицу («Жизнь», — точнее, «Живот» или даже «Жысь», как ее окрестили недоброжелатели: все те же десять рассказов из далекой, как приснившейся, молодости) — а десницей, белейшими кружевными манжетами у запястья прихваченной, указует на стопку газет.

Правда, злые языки говаривают, что ежели присмотреться, то не книга в руках у Жоры, а громадный бутерброд с ветчиной, и не стопка газет на подносе, а тоже какой-то продукт питания, не разберешь: то ли испанская рыба в горшочке, то ли устрицы во льду — то ли сэндвич с курятиной, только (милая старомодность!) в газету завернутый…

...А концерн «М. Ахно — Г. Жирняго» завалил своим продуктом прилавки не только книжных, но и любых прочих магазинов. Русские магазины ближнего и дальнего зарубежья до сих пор рассылают такие рекламные буклеты:

Всегда в продаже! Всегда к вашим услугам!

Халва, пельмени сибирские, огурцы соленые, семечки тыквенные и подсолнечные, кремовый торт «Нежность», DVD «Москва слезам не верит», книги братьев М. Ахно и Г. Жирняго, мука блинная, сельдь пряного посола, водка — и многое другое!

Братьями они были объявлены в целях наивыгоднейшего позиционирования. Это был такой беспроигрышный радж-капуровский вариант для домохозяек, жаждущих слез, бурной любви и финальной — желательно освященной актом гражданского состояния — справедливости. В информации, разработанной новейшими пиар-технологиями, значилось, что красавица-мать будущих соавторов умерла родами, что разнояйцевые братья-близнецы были распределены по враждующим кланам (вендетта по-нижегородски), что один стал богат, а другой беден, что узнали они друг друга год назад, по фамильным медальонам и родинкам на интимных местах, причем один был прокурор, а другой — подсудимый за кражу со взломом. Ну, и так далее.

И вот только после этого Жора прекратил трепетать пред неверной телевизионной музой. Продовольственный вопрос оказался наконец-то решен, причем радикально. У хлеба не без крох. «Коль торгуешь своим песнопением как общепитовским хавчиком, твой пупок к позвоночнику не прирастет никогда» (пословица Островов Зеленого Мыса).

ПОСЛЕСЛОВИЕ ТОМА СПЛИНТЕРА

В детстве я почему-то любил все красивое, а некрасивое не любил. В категорию некрасивого у меня, в моем досоциальном раю, входили следующие контингенты взрослых: 1. усатые; 2. бородатые; 3. очкарики; 4. лысые.

Случались презанятные происшествия. Например, мои родители, произведшие меня на свет в свои студенческие годы, имели в сотоварищах, как назло, усатых, бородатых и очкариков. А иногда и таких, какие все три уродства умудрялись совмещать. Таковы были нравы.

Я же некрасивых в те поры не то чтобы не любил, а прямо скажем, боялся. Притом смертельно. Это если уж вываливать всю ужасающую правду до конца. (Что-то схожее, то есть лестное для себя, мне повезло найти в биографии Софьи Ковалевской: в детстве, сломавши своей кукле голову, она не могла более видеть ее без брезгливости и неизъяснимого ужаса. Велела выкинуть. Настоящие эстеты, в своей тяге к совершенству, непременно сродни математикам.)

Итак, друзья, посещавшие моих родителей, уходили ни с чем: чадо, уткнувшись головой в отеческие колени, ревело то белугой, то на всю ивановскую, короче, на все лады, но лика своего гостям не показывало, ибо их мерзопакостные экстерьеры не имело сил зреть.

А с лысыми вообще напряженно было. Это драматический сказ про то, почему я не сделал карьеру, сходную с таковой Яши Хейфеца. Когда меня приволокли в муз. школу, чтобы истязать скрипкой, приемное прослушивание вела нормальная тетя — я по наивности принял ее за свою будущую мучительницу. Каков же был ужас ребенка (скажем о себе в третьем лице) — ужас, леденящий душу и проливающий кипяток мочи в шаровары, когда, на следующий день, он увидел своего истинного учителя.

У меня сейчас нет ни малейшего желания сравнивать голый череп того человека с коленом: такая метафора могла родиться только у людей ненаблюдательных или у индивидов с небогатой житейской практикой. Скажем просто: учитель был полностью лыс, как полностью лыс бывает только полностью лысый человек.

Не больше.

Но и не меньше.

Примчавшсь домой в состоянии, назовем так, резкой психо-моторной ажитации — домой, то есть на ту скудную жилплощадь, где был жестоко наказан родителями, — я принял немедленное решение переключиться на литературу. Что и сделал.

Со временем мои представления о красоте и уродстве претерпели значительные изменения. Я, возможно, наказан тем, что отчетливо вижу внутреннее уродство — и рад бы не зреть его, но зрю; при этом своими впечатлениями, ясное дело, ни с кем из смертных поделиться не смею. Вот и приходится сочинять про вонючий жир, тук, жор, etc. Если кто-то знает какой-либо другой универсальный «человеческий» код, помимо жора, буду признателен получить сообщение на адрес: [email protected]

Короче говоря, коли таковы, как Жора, нынче лучшие умы (!) — они же мертвые души — в той местности, где мне выпало, по головотяпству рока, быть рожденным, то... Уж лучше, как говорится, в могилушку. Под солнцем могилушка... Дождик ее мочит... Ветер ее сушит... Цветочки цветут... Птички поют... Хорошо...

«…Я все время ощущаю рождение нового государства.

Дыша на меня могильным запахом рта, парикмахер (тот, что у моего лица, которому я плачу за приведение меня в степень красоты!) говорит мне наглые пошлости. Когда я сказал, что парикмахер должен молчать и быть вежливым, он сказал мне (подлец!), что и клиент должен молчать и быть вежливым. Неправда! <…> Клиент является частью государства, которое должно быть красивым, бороться с обезьяной!»

Неужели самая лучшая — самая удачная — биография по эту сторону гроба именно такова: деда-баба, мама-папа, филфак, архив, кафедра, жирный афедрон? Топ-мечта: ток-шоу? Тетки топлесс? Запеченная рыба в горшочках? Золотой ошейничек службы? Подвытертая ошейничком выя — с двойным жировым жабо? «Вращенье в кругах»? Поступательное движение к троглодитству? Победительное — к маразму? Одностороннее — к старости? Мельтешенье? Ублажение черни в резко извращенной форме? Копошение? Ранняя импотенция? Вечная ветчина? «Хорошее поведение» — и собачьи медальки к юбилеям? Презренье детей? (Которые повторят то же самое?) И, фоном всему — почвой и судьбой — жратва — жратва — жратва?