Читать книгу "Поэтесса. Короткий роман - Николай Удальцов"

И для этого нужна была самая малость – иметь на это право.

Это была песня о дороге. И о белокрылом красавце-журавле, вытеснившем синицу в свободное плаванье и выбравшем чьи-то руки в качестве места своего пребывания.

Какой рассвет…

За горизонт

Луна ушла, взглянув прощально.

И лунный свет накрыл крылом

Журавль белый изначально…

…Я не запомнил всей Ларисиной песни, но припев состоял из слов, под каждым из которых я готов был подписаться в любой момент. И даже пожалел о том, что эти слова были сказаны не мной:

…Пролегла моя дорога

Между замком и чертогом,

Между храмом и острогом,

Между Богом и небогом…

Одного этого припева было достаточно, чтобы рассказать о моей жизни больше, чем я смог бы сделать в самой подробной своей биографии.

И неизвестно, что было значительней в словах моей Ларисы: вопросы или ответы?

Но в этот момент встать эти вопросы могли только перед теми, перед кем они стоят постоянно.

Для меня в Ларисиной песне, как и во всех ее стихах, было меньше о том, что у меня есть, и больше – том, чего мне недостает.

А значит, о том, чего я хотел бы хотеть.

Она рассказывала обо мне больше, глубже, интересней, а значит, лучше, чем я сам рассказывал себе о себе.

В этой песне, как и в моей жизни, не было тоски, но была грусть. Грусть по тому, что еще не сделано…

…Обнаженная любимая женщина прекрасна, и если какой-нибудь мужчина не признается в том, что хотел бы видеть любимую женщину обнаженной, значит, он признается в том, что он лжец. Или – глупец.

Обнаженная Лариса на берегу, с гитарой в руках, была прекрасна и как женщина, и как поэтесса.

Это был готовый образ и для поэмы, и для романа, и для картины, и для гимна.

И сама она была и поэмой, и романом, и картиной, и гимном…

…Слушая песню Ларисы, я так задумался, что не обратил внимания на то, как быстро в лучах рассветного солнца туман рассеялся, проясняя пологий берег, на самом верху которого мы поставили свою палатку. И когда со стороны берегового откоса раздались аплодисменты, я просто повернул голову в ту сторону, не совсем понимая, что происходит.

Тут я вспомнил, что ночью, то ли сквозь сон, то ли наяву, мне показалось, что я слышал шум моторов проезжающих или подъезжающих машин.

Теперь оказалось, что кроме нашей палатки на склоне за ночь было поставлено еще несколько таких же временных обителей, отличающихся друг от друга только раскраской.

Разумеется, палатки не пришли на склон у реки сами, и в них были люди.

И этих людей разбудила песня Ларисы.

Разбудил ее голос.

Людей оказалось много. Но никто из них не был лишним…

…Сейчас не то время, когда барды собирали стадионы, но я видел залы, в которых выступала Лариса.

Я видел людей, специально приходивших для того, чтобы узнать то, что она могла сказать людям, пришедшим услышать ее.

Но это были люди, знавшие – куда они идут.

А сейчас, на берегу реки, Ларису слушали люди, которые искали уединения. И песня Ларисы оказалась тем, что именно нашли эти люди в своем поиске.

Именно тем, что людям было нужно.

И ладошными звуками каждый из этих людей отдавал дань и Ларисе, и самому себе.

Люди, стоявшие у палаток, были разными, но во всех нас оказалось много общего.

И в этот момент это общее стало главным.

Выходило так, что иногда то, что люди одинаковые – не является их недостатком.

Меня не смутило то, что все стоявшие у палаток видели мою поэтессу обнаженной – Лариса была не голой женщиной, а символом откровенности, символом правды.

И в то время, когда, взяв из рук Ларисы гитару и накинув ей на плечи свою рубашку, я краем глаза заметил, что женщины, стоявшие у палаток рядом со своими мужчинами, тоже не были перегружены одеждой.

Но видел я и другое.

Я видел мужчин, находившихся рядом со своими желанными красавицами, и видел то, что эти мужчины в чем-то завидовали мне.

Завидовали тому, что именно я поведу бардессу в свою палатку…

…Когда мы садились в машину для того, чтобы вернуться в столицу, нас провожали взгляды друзей, имен которых мы даже не знали…

33

…Нет ничего проще, чем взаимоотношения мужчины и женщины.

Именно поэтому эти взаимоотношения такие сложные…

…Вышло так, что однажды мы с Ларисой заговорили о браке.

О том, как мы его представляем, и у нас получилось, что мужчина – такое же семейное создание, как и женщина.

Просто женщина ищет в браке гарантию, а мужчина – безраздельность прав.

– Ты так и не предложил мне выйти за тебя замуж.

И в ответ на эти Ларисины слова я промолчал:

«Порядочность заключается еще и в том, чтобы не обещать ответственности там, где не уверен в том, что можешь эту ответственность нести».

Лариса выслушала мое молчание и правильно поняла меня:

– Не переживай.

Чтобы трезво оценить свою неуверенность – нужно быть очень уверенным в себе человеком.

– Милая, мы ведь с тобой никогда не ссоримся.

– А, – махнула рукой Лариса. – Все равно все ссоры между мужчиной и женщиной заканчиваются одним и тем же.

– Чем?

– Тем, что женщина должна снова напомаживать губы…

…Мы с Ларисой любили друг друга, помогали тем, кому могли помочь, занимались творчеством и даже однажды попытались сделать свою Родину лучше.

И я был оптимистом, позабыв о том, что оптимизм – это разновидность глупости.

А потом Лариса ушла…

…Верность – явление безграничное.

Но знакомое с пограничными войнами…

…Однажды генеральный директор зачем-то пригласил к себе в офис президента клуба современного творчества.

Президент съездил к генеральному директору.

Потом – еще раз.

Потом – еще.

А потом президент не вернулась.

Не знаю, что у них произошло.

Вернее – вру.

Конечно, знаю.

Тот человек дал поэтессе то, что не мог ей дать я.

От шубы до автомобиля «Мазерати».

От изданного трехтомника до ужинов в «Плазе».

А мне пришлось позвать на помощь душе свою голову. И голова помогла моей душе не осудить женщину за то, что она хочет быть счастливей, чем она есть.

Женщина может оказаться слабее шубы не потому, что она нечестна, а потому, что она – женщина.

И шуба – это не подлость женщины.

Это – ее слабость…

…Однажды, уже не помню, по какому поводу, я сказал Грише Керчину:

– Понять женскую логику может не каждый, – и он ответил мне: