Читать книгу "Уровень опасности - Игорь Симонов"

Виктор Петрович не был типичным представителем своего племени. По своему происхождению, образованию, интересам и некоторым поступкам, исходя из общепринятых внутриплеменных взглядов на карьерный рост, он никогда не должен был оказаться там, где оказался. Вожди никогда не приглашали его раскурить трубку в свой вигвам, но каждый раз вспоминали о нем, когда процесс решения очередной из бесконечного ряда неструктурированных задач заходил в тупик. Виктор Петрович «решал проблемы». Это было его главным занятием. У него были свои неудачи, но никогда не было провалов. Вожди ценили это и доверяли ему. То, что он делал, иногда воняло. Но окружающий мир вонял не меньше. Он знал про людей столько, что давно уже не верил в чистоту их намерений. Единственной достойной альтернативой была жизнь отшельника. Виктор Петрович всерьез пока эту альтернативу не рассматривал, хотя и допускал ее в будущем. Ну, может быть, не совсем отшельника, а так, домик на острове Сен-Бартс, три тысячи жителей, всего шесть негров, никто не закрывает машины, да и дома тоже не закрывают, отдыхали с женой один раз неделю после Нового года, и уезжать не хотелось. Полгода там, полгода в Европе, никому не нужный, никому не ведомый. Но это потом. Текущий момент требовал прямо противоположного. И требовал все более настойчиво.

Рабочий день начался в автомобиле с ознакомления с докладной запиской, озаглавленной «Отчет о лондонском семинаре представителей антитеррористических служб, Лондон, 7–9 апреля». Цели, задачи, список участников, тезисы основных выступлений. Вот тут и зацепило. Доктор Родни Нуну «О тенденциях изменения психологического и социального портрета террориста-смертника». Представляющий Великобританию доктор Нуну подводил к мысли, что нельзя ограничиваться поиском террористов среди несчастных чеченских, палестинских, иракских детей, чьи родители, сестры, братья были убиты соответственно российскими, еврейскими или американскими юношами, получившими лицензию на такого рода убийство, – детей, вся сознательная жизнь которых прошла в лагерях беженцев под дулом автомата или пулемета и которых не надо ни на что агитировать, их только удерживать надо от того, чтобы не просто бросились с голыми руками задушить, разорвать горло, куда руки и зубы дотянутся, но чтобы вместо акции отчаяния была акция возмездия, то есть чтобы не просто погиб российский, еврейский или американский юноша с автоматом – большое дело! – а чтобы мир содрогнулся, чтобы три дня в газетах на первых полосах – только так их заставишь испугаться – сто убитых, двести раненых, число жертв постоянно растет, двести убитых – пятьсот раненых.

«Хорош доктор Нуну», – подумал Виктор Петрович и связался с помощником, чтобы ему переслал весь текст доклада.

– Только в русском переводе, – с чувством вины сказал помощник, зная, что Виктор Петрович, по возможности, предпочитает оригиналы.

– Ладно, ладно, давай, только прямо сейчас.

Виктор Петрович не любил шахматы. Однажды он сказал, что шахматы – это умная игра для ограниченных людей. Количество комбинаций в той игре, в которую играл он последние годы, было неизмеримо больше. И во столько же раз больше была цена ошибки. Не деревянная фигурка короля со стуком падала на доску, завершая очередную партию. Шахматы дискретны, жизнь непрерывна. Не было никакого перерыва между турнирами, и в любую минуту, хоть даже и в эту самую, когда он приготовился читать доклад доктора Нуну, кто-то делал никем не просчитанный ход на обострение.

«Все ресурсы, технологии, наконец, финансовые возможности спецслужб, – писал доктор Нуну, – направлены сегодня на борьбу с теми, кто кажется нам очевидным противником, с теми, кого мы считаем основой рекрутского набора “Аль-Каиды”. Нет нужды перечислять, кто эти люди и почему их так легко рекрутировать. Главная особенность, объединяющая их всех, – отчаяние и безысходность. Но почему мы решили, что отчаяние и безысходность живут только в лагерях палестинских или чеченских беженцев? Не потому ли, что они жили там всегда, и не потому ли, что мы сами, являясь причиной этого отчаяния и этой безысходности и испытывая по этому поводу комплекс вины, хотим, чтобы враг наш был родом из этого лагеря? Ведь тогда все понятно, и в крайнем случае можно этот лагерь просто разбомбить и сообщить своему начальству и всему остальному миру, что с очередной заразой покончено. А потом всегда найдется доказательство, что под бараком была зарыта грязная бомба. Я хочу задать вопрос: не напоминаем ли мы сами себе генералов, которые вечно готовятся к прошлой войне? Мой ответ – да, мы именно этим и занимаемся. Тогда я хочу задать следующий вопрос: при существующей системе контроля какова сегодня вероятность проникновения на территорию, скажем, Соединенных Штатов человека или, того хуже, группы людей, способных совершить серьезную террористическую атаку, сопоставимую по масштабам с одиннадцатым сентября? Ответ: близка к нулю. Все эти зеленые, желтые и оранжевые уровни безопасности после каждого нового интервью господина бен Ладена не более, чем игры патриотов, вовремя напоминающих о необходимости пополнения бюджета. Так что же, теперь наконец мы можем почувствовать себя в безопасности? Нет, нет и еще раз нет. Враг не прилетит рейсом US Air в аэропорт города Майами, сбрив усы и перекрасив волосы в рыжий цвет, он не будет проползать темной ночью вместе с кучкой неграмотных крестьян по колючкам мексиканской границы. Он уже живет в Соединенных Штатах и является их гражданином. Он закончил или заканчивает школу и готовится к поступлению в колледж. Он играет вместе со сверстниками в футбол, хотя и не является лучшим игроком в команде. Он абсолютно средний молодой американец во всем, кроме одного, – он ненавидит Америку. Этот молодой человек живет рядом с вами, может быть, не на одной улице, но в одном городе. Его отец, пакистанец, приехал в Америку тридцать пять лет назад и сейчас имеет хорошую работу – водит лимузины. Он отказывал себе во многом и накопил деньги на образование сына. Он тоже не любит Америку, но боится говорить об этом. Иногда его прорывает, и он выражает свои чувства иностранцам, которых забирает из аэропорта. Он осторожно раскрывает свои чувства, следя в зеркальце за реакцией пассажира, пока его лимузин медленно движется в бесконечной пробке. «Да, сэр, – говорит он, – конечно, я мог бы вернуться, но на родине еще хуже, сэр». Он не может позволить себе большего, потому что на нем ответственность за его семью. Он гордится тем, что у него такой умный сын, и немножко боится его радикальных взглядов. Два года назад они летали навестить родных в Пакистан. Ему кажется, что сын начал изменяться после этой поездки. Он решил больше не брать его с собой. Поздно. Два года назад мальчик просто презирал этих тупых жирных американцев, теперь он их ненавидит, потому что знает: они – главный источник бед на этой грешной земле, которая волей Аллаха могла стать цветущим раем для всех мусульман. Он хорошо учился в школе. Он знает, что такое Карфаген и что Карфаген должен быть разрушен.

Но этот мальчик может и не быть мусульманином. Он вообще не так давно ходил с вашими детьми в одну школу и действительно жил с вами на одной улице. До тех пор, пока налоговые службы не стали предъявлять его отцу претензии за неуплату налогов за две тысячи второй год в штате Коннектикут. В течение года адвокаты отца, который имеет небольшую компьютерную фирму, пытались доказать, что налоги уплачены правильно. Но дело уже попало в хорошо смазанную государственную мясорубку, и адвокаты начали советовать отцу заплатить неуплаченные налоги плюс пени – всего семьсот тридцать шесть тысяч сто два доллара и четыре цента. Продать компанию и заплатить. Но отец верит в Великий американский разум. Он хорошо знает Интернет и плохо знает жизнь. Собственно, жизнь он знает по американским фильмам, в которых хорошие все время побеждают. Он боится глядеть в глаза жене и дочери, которым обещал на каникулы поехать на Сен-Мартен. Ему не с кем посоветоваться, потому что все сразу узнают, что он неудачник. Если бы он был болен СПИДом, то ему бы все помогали, потому что помогать больным – это правильно. Если бы он был педофилом, его презирали бы и прятали от него детей, но отправили бы к хорошему доктору. Но неудача – это самая страшная болезнь, никто не подаст руки, боясь заразиться. Он начинает пить. Скандалы с женой. Жена подает на развод. “Ха-ха, – злорадствует он, – давай-давай, все равно ничего не получишь”. Сын приезжает из колледжа, чтобы понять, в чем дело. Отец плачет и рассказывает, пьет, плачет и рассказывает. Сын едет в налоговое управление. Его не принимают. Срок последней апелляции подходит к концу. Сын приезжает на фирму. Дела идут ужасно. Почти все уволились. Продавать уже практически нечего. На следующий день отец погибает в автомобильной катастрофе – не справился с управлением на мокрой дороге. Сильный дождь. В крови обнаружено большое содержание алкоголя. Скромные похороны. Бизнеса нет, кредит за дом платить нечем, у матери нервный срыв, сестра за полгода, пока не видел, выросла на дюйм и поправилась на тридцать фунтов. Адвокатам надо платить, чтобы закрыть дело, которое государство не хочет закрывать. Оно не получило свои семьсот тридцать шесть тысяч сто два доллара и четыре цента плюс новые проценты. Оно недовольно. Сын идет работать по вечерам, он слушает господина Буша, который считает первейшей задачей страны установить демократию в Афганистане и Ираке за миллиард долларов в день. Через месяц сын готов ко всему. Его жизнь и жизнь его семьи разрушили. Он хочет поквитаться. Он готов. Вечером в баре он случайно знакомится с парнем пакистанского происхождения. Отец был таксистом, помог старшему сыну выбиться в люди. Дальше вы все знаете. Скажите мне, что всего этого не может быть. И я уйду со сцены».