Читать книгу "Подросток Савенко - Эдуард Лимонов"

Эди разглядывает Мушку, пытаясь понять, как такое нежное с виду существо может ебаться хором с десятком ивановских хулиганов, сосать всем десяти хуй, в том числе и толстенькому Витьке Фоменко? Вид у Мушки наглый, конечно, но она худенькая, и ей даже нет еще пятнадцати лет. Эди слышал об одном из последних Мушкиных подвигов — она залезла в мужское общежитие через окно и провела в общежитии несколько дней, переходя из комнаты в комнату и ебясь с четырьмя мужиками в одной комнате, потом с четырьмя в другой, в общежитиях живут по четыре человека в комнате. Говорят, что Мушка сделала это на спор и чтобы досадить Витьке Крюкову, который в нее влюблен. У Витьки золотые фиксы, и человек он, как все считают, страшный и одинокий, ребята его боятся, но не Мушка. Мушка вертит им как хочет. Мушка замечает, что Эди смотрит на нее слишком пристально.

— Купить хочешь? — спрашивает она, улыбаясь и кокетливо прижимаясь щекой к плечу. — Я дорогая, — продолжает Мушка и горделиво демонстрирует Эди профиль. Эди-бэби как раз слышал, что она дешевая, но Мушке он об этом не говорит, он только улыбается. Он не знает, что сказать. С девочками он стеснительный. Не с Асей, Ася — друг, а вот с такими.

— У него нет денег, — вставляет вдруг Вовка. — Занимать деньги пришел.

«Ну и сука Вовка!» — изумляется Эди. По неписаному салтовскому кодексу этого не полагается говорить. За такие речи можно и по роже схлопотать, и очень серьезно. Некоторое время Эди не знает, что ему предпринять, но, поймав просительный взгляд насторожившегося Гришки, решает проглотить обиду. Не полагается перед девочками позорить парня, говоря, что у него нет денег. Это обида.

— А я знаю твою Светку, — вдруг говорит Мушка. — Мы когда-то вместе в 136-й школе учились. Даже дружили.

Эди искренне удивляется. Светка никогда не говорила ему, что она знакома с Мушкой. Вообще Эди-бэби как-то даже и не думал, что Мушка когда-либо училась в школе, ходила в форменном платье и переднике…

— Да? — только и выдавливает из себя Эди. Если бы он мог краснеть, он бы, наверное, покраснел.

— А ты хорошенький! — вдруг говорит Мушка через стол. — Только волосики должны быть длиннее, — прибавляет она, смеясь. — Что это у тебя за солдатская стрижка?

Эди еще больше смущается.

— Не солдатская, — говорит он, — у меня же пробор, а польская. Меня Вацлав стрижет, а он очень хороший парикмахер, — оправдывается Эди.

— Ну, как у приказчика, — бросает Мушка. — Приказчики до революции носили проборы. Тебе «кок» очень пойдет, — продолжает Мушка, склонив голову набок и бесцеремонно разглядывая Эди. — Как у Элвиса кок. У тебя такой же тип лица. — Мушка замолкает и, многозначительно улыбаясь, смотрит на Эди. И трется щекой о свое плечо.

«Неужели я ей нравлюсь? — думает Эди испуганно. — Вот блядь! — думает он. — Вот сука!» Ему стыдно признаться, что Мушка ему ужасно нравится сейчас, с ее челкой, с ее открытыми маленькими тонкими плечиками, в черном взрослом платье…

— Дернем? — поворачивается Эди к Гришке, о чем-то беседующему с Ольгой. Ольга живет недалеко у речки, в бараке. Она бедная, у нее только старая мать и еще две младших сестры. Живет она именно в том бараке, где и Славка Панов со своим дедом. Эди знает, что Ольга собирается как можно скорее выйти замуж, чтобы уехать из измучившей ее барачной жизни, у нее даже есть уже взрослый жених, намного старше Ольги. Лысый.

— Дернем! — с готовностью отзывается Гришка. Они наливают по половине стакана и пьют, не дожидаясь Вовки, который пошел танцевать с Мушкой. Эди видит, как узкая спина Мушки кокетливо извивается в Вовкиных руках. Спина у Мушкиного платья, оказывается, тоже открыта, и Эди-бэби видны два красноватых, чуть припудренных прыщика на Мушкиной спине. Почему-то, глядя на эти прыщики, Эди понимает, что Мушка, да, может ебаться «хором» и, причмокивая, сосать хуй даже у Витьки Фоменко. Почему-то смотреть на Мушку и Вовку, который время от времени мелко целует Мушкину шею своими запекшимися розовыми с корочкой губами, Эди неприятно.

— Ну, я пойду! — объявляет он. — Попытаю счастья в другом месте. — Наспех прощаясь, Эди хочет ускользнуть от прощания с Мушкой, но, заметив, что Эди встал и натягивает куртку, Мушка тащит Вовку к Эди.

— Уходим, солдатик? — спрашивает она сладким голосом.

— Уходим, — подтверждает Эди. — Пока!

Мушка, наглая Мушка сует Эди-бэби свою руку, согнув ее в кисти как бы для поцелуя.

«Не буду!» — мысленно сопротивляется Эди, но помимо своей воли целует протянутую Мушкину руку. От руки, впрочем, пахнет приятно, какими-то цветочными духами.

— Пока, — прощается и Вовка. — Извини.

Гришка хлопает Эди по плечу.

— Пока, старик! Заходи завтра.

Ольга машет Эди от стола рукою, она, очевидно, и сейчас думает о том моменте, когда она выйдет замуж за лысого и покинет наконец свой барак. Лицо у нее рассеянное.

19

На улице стемнело, и опять падает полудождь, полуснег, еле-еле, но падает. Настроение у Эди паскудное. Что он скажет Светке в восемь часов, он не знает. Со стыда можно сгореть с этими деньгами. Сука мать! У них же есть деньги, что ей стоит дать ему эти 250 рублей, и все наладится. В конце концов, всем ребятам родители дают деньги три раза в году — на Майские, Новый год и Октябрьские. Это традиция. Самые бедные рабочие дают своим детям-подросткам деньги, чтобы быть «как все», не хуже других, чтоб их ребенок мог собраться в праздничный вечер с друзьями — выпить, потанцевать под радиолу или магнитофон. Его отец офицер, он получает денег вдвое больше, чем рабочие, и из-за их ебаных принципов только страдает Эди.

Поеживаясь, Эди идет по опустевшей на второй день праздника Материалистической улице и, вопреки себе самому, ругается вслух. «Мы хотим, чтобы ты вырос честным человеком!» — передразнивает он отца. «Я хочу, чтобы ты был, как твой папа! Он никогда не присвоил чужого и не использовал служебное положение в личных целях!» — передразнивает он материн голос.

— Хуя! Не хочу быть как папа! — кричит Эди, потом оглядывается. Нет, никого нет вокруг. — Честным человеком, да, хотите, чтоб я был? — продолжает он вслух. — Так дайте мне эти несчастные деньги и не заставляйте меня лезть в столовую, рискуя пятью годами. Вон Сашка Ляхович — вот он не ворует, потому что мать и приемный отец не только дают ему деньги, но и позволяют ему приводить домой всех друзей, каких он хочет, и девочек тоже, и даже оставлять девочек на ночь, если он хочет. Вот это родители! Поэтому Сашка не шпана!.. Ох, блядь! — заканчивает Эди ругательством свою тираду.

Эди решает пройти мимо окон Борьки Чурилова, может, окна светятся, может, Борька вернулся домой с Журавлевки. В Борькином дворе, при лампе, закутавшись в пальто, за деревянным столом под грибком навесом сидят доминошники и играют.

Этим мудакам, думает Эди с презрением, что дождь, что снег, им лишь бы стучать бессмысленно костями домино. Приходят с завода, пожрут — и во двор, за домино. Играют при лампе до поздней ночи. Во всех дворах на Салтовке сидят свои доминошники, везде или почти везде светятся лампы. Борька смеется над доминошниками, Эди-бэби их презирает. Он вообще презирает всех рабочих, кроме Борьки. Он знает, что рабочие самые неинтересные и отсталые люди. Репатрианты интересные. Ася интересная. Ее семья. Их сосед, другой репатриант, Виктор Аполлонович — интересный, хотя и сумасшедший, наверное. Даже зимой бородатый Виктор Аполлонович ходит без пальто, во фраке, в бабочке и в котелке — по салтовским снежным улицам — призраком из сказки братьев Гримм… Даже Катька Муравьева интересная, думает Эди, она, как рассказывала Ася, стрелялась, хотела покончить с собой. Правда, Катька почему-то попала себе в ногу, потому она и хромает, но хотя бы стрелялась. Пролетарии нет, они не стреляются.