Читать книгу "Елена Троянская - Маргарет Джордж"

— Сколько дней ты его не надевала?

— Дней семь.

Он резко поднялся.

— Я заберу браслет с собой. Завтра ты не сможешь его надеть. Если спросят, скажи, что потеряла. Потом посмотрим, кто будет его искать.

Солнце поднялось и заглянуло в комнату.

А у меня не было сил подняться. Я лежала на постели без капли энергии, как пустая бутылка, из которой выпили все вино. Руки протянулись, как плети, вдоль тела. Глаза еще различали, хоть и смутно, узоры солнечных лучей на полу, ум подыскивал сравнения для них, но тело отказывалось служить.

Кто пожелал мне такого зла? По чьей вине я страдаю? Я не верила, что это кто-либо из богов. Это человек.

Наверняка это человек, который отравлен завистью ко мне и решил отравить меня. Я была царицей. Я была — по крайней мере, по слухам — дочерью Зевса. Во взглядах, прикованных ко мне, я читала тревогу и убеждение, что моя красота чрезмерна и имеет неестественное происхождение. Я стала заложницей своей счастливой судьбы, жертвой выпавших мне на долю непрошеных даров и мишенью людской злобы.

Но какие у людей могли быть причины ненавидеть меня? Разве кто-нибудь пострадал из-за меня? Лишился чего-то по моей вине? Я не могла вспомнить такого человека.

Мои служанки, весело болтая, вошли, чтобы одеть и причесать меня. Филира расправляла тунику. Дирка торжественно, словно священнодействуя, выбирала сандалии. А Номия открыла шкатулку с украшениями.

— Эти серьги на сегодня подойдут. По-моему, они с аметистами.

Вынув серьги, она держала их на весу.

— А где же твоя любимая золотая змейка? — спросила Эврибия, поискав в шкатулке и на столике. — Ее, похоже, здесь нет. Может, ты ее положила в другое место?

— Не помню, — с деланой беззаботностью ответила я.

Я смотрела, как тщательно она перебирала содержимое всех шкатулок, заглядывала под столики.

— Какие пустяки, Эврибия, не утруждай себя, — сказала я.

— Но ведь ты так любила этот браслет! Поэтому я огорчена его пропажей.

— Не стоит переживать, он найдется!

Днем, совершая медленную, но непременную прогулку, я повстречала пастухов, которые жарили ягненка на костре. Я попросила у них мяса и впервые за долгое время поела с удовольствием, без опасений. Никогда не ела ничего вкуснее той жареной ягнятины! Она точно не была отравлена злобой и ненавистью.

Когда я проснулась на другое утро, мои руки почти не дрожали, я чувствовала себя много бодрее. Во время дневной прогулки я отыскала пастухов и снова наелась от души.

Наутро я почувствовала себя еще лучше. И хотя на подушке обнаружилось несколько выпавших волос, но руки и ноги больше не дрожали.

Я пошла к ткацкому станку. Я сделалась настолько искусной ткачихой, что могла выткать целый сюжет. Орнаменты бывают, конечно, очень хороши, но насколько интереснее рассказывать с помощью ниток истории. Я работала над одним из подвигов Геракла. Меня занимала его победа над Лернейской гидрой, среди множества голов которой была одна бессмертная. Ее бесчисленные шеи симметрично переплетались, создавая гармоничную композицию. Ткачи не любят изображать гидру, ведь она воплощение зла, но с художественной точки зрения это очень выигрышная тема.

Ко мне подошел Геланор.

— Нашел! — объявил он.

Как долго я ждала этих слов и уже потеряла надежду их услышать!

Он показал браслет-змейку.

— Вот в чем причина, — сказал он.

Я взяла браслет в руки.

— Осторожнее! — предупредил Геланор. — Прежде всего скажи — ты ведь чувствуешь себя лучше? Ты часто надевала этот браслет?

— Я почти его не снимала, — ответила я. — Это мое любимое украшение.

— Так я и думал. Ну что ж, посмотри вот сюда.

Он взял браслет, повернул, чтобы была видна его внутренняя сторона, и раздвинул кольца.

— Поверхность золота должна быть гладкой. А здесь повсюду царапины и углубления, видишь? Кто-то проделал их, чтобы заполнять ядовитой мазью: ведь браслет целый день соприкасается с твоей кожей. Я соскреб мазь и проверил ее. Она содержит яд, и твоя кожа впитывала его.

— Не может быть! — воскликнула я. — Не может быть!

Я с грустью смотрела на любимую вещь: прекрасное стало орудием зла.

— Мы закажем новый браслет, точно такой, — сказал Геланор.

— Значит, и правда злодей — человек из моего ближайшего окружения.

— Да, это так, — подтвердил Геланор.

Мы предпочитаем думать, якобы зла нам может желать только тот, кто не знаком с нами. Мысль, что человек, с которым мы вместе гуляем, смеемся, делим трапезу, ненавидит нас и хочет погубить, невыносима. Враг в обличье друга — худший из врагов.

Менелай пришел ко мне показать стрелу особой конструкции, которую разработал Геланор.

— Это удивительный человек. — Менелай покачал головой. — Его ум находится в постоянном поиске. Я благодарю богов, что он работает на меня, а не на моих врагов.

— Разве у тебя есть враги? — спросила я как можно небрежнее.

— Я сказал так для красоты слога. Хотя… говорят, нет человека, смерть которого не была бы кому-то в радость.

Холодок пробежал у меня по спине.

— Если это правда, то у каждого из нас есть враги, — договорил Менелай.

Он встал и огляделся в поисках Левка, своего мальчика-слуги.

— Ну где этот бездельник?

Менелай ушел, а я лежала на кровати и сквозь полуприкрытые веки наблюдала, как подходят одна за другой мои служанки. Первой пришла Номия, тоненькая, высокая и, как всегда, очень веселая. Если честно, ее веселость иногда раздражала. Ее отец, охранник Агамемнона, был полной противоположностью дочери: один из самых мрачных людей на свете. Возможно, Номия, проведя безрадостное детство рядом с отцом, решила больше никогда не унывать.

Следующей пришла Циссия, которую я помню совсем маленькой девочкой: ее мать была служанкой моей матери. Чуткость и безмятежность Циссии благотворно действовали на меня: они служили своеобразным противоядием для моих страхов и огорчений, в котором я так нуждалась. Я была привязана к ней даже несколько больше, чем хотела себе признаться.

Могут ли эти двое ненавидеть меня? Или действовать по наущению тех, кто ненавидит?

И кому из них моя смерть была бы в радость?

Они хлопотали в комнате, поднимали занавески, наполняли кувшины водой, негромко переговаривались друг с другом своими нежными голосами.

Нет, я не могу заподозрить ни одну из них!

Затем пришла Филира, жена командира отцовских лучников, который в этот самый момент изучал стрелы Геланора. Волосы у нее были, как у меня, золотистые, и нас забавляло это сходство. Она старалась сделать мне приятное, говорила, что у меня цвет — чистое золото, а у нее с красноватым отливом, как закат. «По-моему, закат гораздо красивее золота», — отвечала я и совершенно искренне считала, что у нее волосы красивее.