Читать книгу "Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Александр Ильюшечкин"

Задачи у моего подразделения были специфические: мы охраняли стратегически важные трубопроводы, по которым для наших войск перекачивались керосин и солярка, шедшие из Союза в Кабул на нужды 40-й армии, поэтому и эмблема у нас была необычная — с изображением трубы с вентилем. Система трубопроводов тянулась от границы с СССР вдоль дороги на Кабул. Наш взвод в количестве 22 человек прикрывал выделенный ему отрезок, причем личный состав взвода оставался неизменным с самой Туркмении, и сменяли нас тоже повзводно. Больше полугода на одном месте нас не держали, так как за этот период психологическое напряжение нарастало до максимума. Я зубы свои испортил только тем, что от нервов во время обходов трубопровода постоянно жевал конфеты. Хотя свой веселый характер я там сохранил, многие этому удивлялись, а я всегда говорил, что без юмора никак жить нельзя, к тому же смех придает человеку огромный заряд бодрости, помогая перенести тяжелую ситуацию.

Трубопровод был довольно уязвимым объектом, после нескольких удачных выстрелов «духов» начинались серьезные перебои в подаче топлива — и нам нужно было выходить к месту прорыва, чтобы прикрыть ремонтников. А выходить — это страшное дело, «духи» ведь любили повредить трубопровод и устроить рядом засаду. И мы шли, зная, что нас там может поджидать что угодно.

Наши посты охранения, которые мы называли «точками», стояли вдоль всего трубопровода на удалении 700–1000 метров один от другого, связь между ними поддерживалась с помощью проводных полевых коммутаторов. Личный состав каждого поста состоял из четырех человек, вооруженных АК-74 и гранатами, никакого тяжелого вооружения по штату не было. Старшим был сержант либо младший сержант, мог быть и рядовой, только старший по должности. Офицеры бывали у нас только на Новый год. Все сооружения «точек» были построены нашими солдатами еще в самом начале 80-х. «Точки» не прикрывались минными полями, ставили только сигнальные мины, однако на всех небольших окошках были закреплены металлические сетки, чтобы душманы ненароком не закинули нам гранату. Когда я спал, автомат всегда стоял возле моей кровати, под подушкой лежала граната — выжить всегда хотелось, для этого мы, как могли, ухищрялись.

Взвод охранял один участок ровно полгода, после чего его сменяли в полном составе. Район города Пули-Хумри, у которого мы стояли, недаром еще в XIX веке прозвали «Долиной смерти» — тогда там полегло немало англичан.

При подъеме к Салангу непривычно было ощущать нехватку кислорода — заложило уши, появилась сильная одышка, стало тяжело разговаривать, сперва я даже немного испугался. Когда мы спустились ниже, я продолжал очень громко со всеми разговаривать, пока мне не сказали, что я ору.

Дороги в Афганистане не были приспособлены для движения больших потоков техники, одновременно движение могло осуществляться только в одном направлении, так как машины попросту не могли разъехаться, поэтому разрабатывался специальный график движения наших автомобильных колонн.

У меня там была собака — немецкая овчарка по кличке Декон (по-афгански — «дочь»). Как она любила гонять местных! Сперва это была собака одного лейтенанта, но я постепенно переманил ее себе. Собака была замечательная, прекрасно выполняла все команды и была очень привязана ко мне. В казарму, когда я спал, не заходил никто: ни прапорщик, ни сослуживцы — ребята сначала стучались в окошко, и я их впускал. Очень хорошо получилось обучить ее различать своих и чужих, по этому поводу даже бывали разговоры с майором, начальником штаба, которому кто-то рассказал про моего верного охранника, на все претензии я отвечал, что обучил собаку тому, о чем меня сами офицеры и просили. Когда же настал мой черед возвращаться домой, то у меня не было возможности собрать необходимые санитарные документы, и Декона пришлось оставить. Так, накануне моего отъезда она пришла ко мне, попрощалась, и с тех пор никто в части больше Декона не видел. До сих пор жалею, что не забрал домой собаку, и если бы сейчас вернуть то время, то я, не колеблясь, забрал бы ее домой, наплевав на все.

— Кроме охранения трубопроводов доводилось выполнять еще какие-либо задачи?

— Тут скажу прямо: в боевых армейских операциях мы участия не принимали, и на рожон никто из ребят не лез, наше подразделение занималось тем, на что нам был отдан приказ. Мы стояли на «точке», зная свою задачу, выходя по графику парами на патрулирование. Вообще, перемещаться как минимум парой было там неписаным правилом. Один наш солдат по имени Юрий, родом с Украины, нарушил его и пошел куда-то в горы в одиночку. «Духи», видимо, ждали его: застрелив парня, они забрали автомат, боеприпасы и бронежилет, а он ведь был уже не молодой — уже отслужил полтора года и имел представление, что к чему. В тот момент я уже был в расположении батальона, мы как раз выходили, посмотрев кино в импровизированном клубе. Увидев убитого, рядом с которым стоял один из офицеров, я оцепенел, ведь знал я его неплохо — мы вместе были на «точках», а теперь Юра лежал с пулевым ранением в лоб — «духи» часто добивали наших солдат выстрелом в голову, так случилось и в этот раз.

Я любил темным вечером выйти и пострелять из автомата трассерами по горам для острастки — чтоб враги не спали и знали, что наши часовые тоже не спят. Всегда надо было быть начеку, потому что перерезать ножами спящих ребят для душманов было делом плевым.

Сооружение нашей «точки», стоявшей недалеко от берега горной реки, было построено на совесть: ребята делали ее для себя и бетона не жалели, даже из пушки ее разнести было нелегко. Стоявшая неподалеку баня тоже была «крепким орешком». На помывку, кстати, мы, так же как и в туалет, всегда ходили с автоматами, кто-то один обязательно должен был стоять наверху, на «точке», следя за обстановкой. Кроме того, мыться ходили как минимум вдвоем — один стоит в предбаннике, глядя по сторонам, а второй в это время моется.

— Страх смерти присутствовал постоянно?

— Поначалу, пока был молодой, как-то не беспокоился, а ближе к дембелю очень хотелось вернуться домой живым. Ведь как поется в известной песне: «Хорошо, что есть на свете это счастье — путь домой».

Начальство часто ставило на опасные участки молодых солдат, и с этим я никогда не был согласен: ведь жизнь одна у всех, у всех из нас были дома семьи, матери. И я никогда не смирюсь с тем, что вперед постоянно выставляли полностью необстрелянных юнцов.

Приведу такой пример: я, как уже говорил, был большой любитель пострелять, и вот идем мы днем с одним сержантом из Липецка. Я предложил ему пострелять по банкам и с ужасом наблюдал за тем, как этот прошедший учебку сержант не знает, как передергивать затвор автомата. Разозлился я тогда не на шутку. Заметив это, он попросил одно: «Только не бей!» Высказал тогда я все, что думаю о нем и о его «учебке». И как, спрашивается, этот вояка должен был, случись что, прикрывать меня огнем или отбивать нападение «духов» на «точку»?!

Один вновь прибывший из Союза прапорщик, даже еще не сообразивший снять блестящие звездочки с погон, видимо захотев позабавиться, взял у кого-то ракетницу и выпустил в воздух сигнальную ракету. Я уже не помню ее цвет, но именно одиночная ракета такого цвета в то время служила у нас сигналом для вызова огня на себя. Заметив эту чуть было не ставшую роковой оплошность, офицеры пришли в ярость: ближайшие полгода прапорщик был занят усердным мытьем полов. Плюс ко всему в тот период как раз стали известны разведданные о том, что крупная группировка «духов» перемещается к Салангу, в направлении расположения нашего батальона.