Читать книгу "Тарантул - Герман Матвеев"

– Иногда личные мотивы не имеют особого значения. Она подослана к нам с определенной целью.

– А если и так… Вас это тревожит?

– Ничуть.

– Меня тоже.

Шарковский с минуту молчал, выжидая, пока Ольга Михайловна писала рецепт.

– Вы думаете, что они затевают дело? – спросил он.

– Думаю, что да.

– Э-хе-хе!.. – шумно вздохнул Шарковский. – Опять надо архив поднимать. Хорошо, что я человек предусмотрительный и на каждый грамм у меня есть бумажное оправдание. Не там они ищут причины своих неудач… Кто виноват в том, что война застала нас врасплох? Столько было разговоров, а как до дела дошло… Везде дефицит.

– Роман Борисович, вы напрасно мне это говорите! – резко сказала Ольга Михайловна. – Оправдывайтесь там… Я отказалась давать показания… Я не имею фактов.

– Так их и нет, Ольга Михайловна.

– Тем лучше для вас.

Не желая больше разговаривать с Шарковским, Ольга Михайловна отправилась в ассистентскую за готовыми лекарствами.

28. АРЕСТ

Вечером к Шарковскому пришел участковый инспектор.

– Роман Борисович, разрешите войти? – с некоторым смущением сказал он, останавливаясь в дверях дефектарной.

Участковый бывал в этой комнате не раз, и не только по делам службы. В дефектарной имелись весьма привлекательные снадобья, вроде чистого спирта.

– Входите, входите, товарищ Кондратьев! Давно вас не видел. Как здоровье?

– Здоровье вполне приличное. Устаю последнее время. Работы много.

– Присаживайтесь, – предложил Шарковский.

– Да нет… Я к вам по делу. На одну минутку. Видите ли… Такая, понимаете ли, оказия… Не представляю, с какого боку и приступить, – мялся участковый.

– Я знаю, зачем вы пришли, – криво усмехнувшись, сказал Шарковский. – За мной? В гости приглашать…

– Вот, вот… – обрадовался Кондратьев, – приглашают вас завтра на площадь для разговора. Комната двести вторая. Вот, пожалуйста, повестка, распишитесь…

Участковый вручил розового цвета толстую бумажку и обнадеживающе похлопал Шарковского по плечу.

– Не расстраивайтесь и не огорчайтесь… Ничего особенного… Я уверен, что у вас все в ажуре.

– Да, конечно… Если кому-нибудь и отпускал незаконно немного спирта, то без всякой корыстной цели.

– Без корысти. Для внутреннего употребления! – засмеялся участковый. – Это точно, точно. Но вы про спирт ничего не говорите. Не надо давать им предлоги… Ни к чему. Зацепятся и начнут из мухи слона высасывать. Есть у нас такие… Не давайте им повода… Боже вас упаси! Пускай сами докажут. Я говорил с оперуполномоченным, – переходя на шепот, сообщил он, – спрашивал про ваше дело. Ерунда! Никакого дела еще и нет. Помните, что признаться никогда не поздно. Ну да вы и сами не мальчик. Не мне вас учить…

Шарковский пристально посмотрел на участкового инспектора, и в этом взгляде Кондратьев увидел и злобу, и раздражение, и презрение, и что-то еще такое, отчего он сильно смутился.

Стремительное наступление Красной Армии сильно подорвало фашистский дух не только на фронте. Завербованные или заброшенные в тыл предатели всех мастей: шпионы, диверсанты, разведчики – крепко задумались о своей дальнейшей судьбе и о том, как им спасать свою шкуру. Вызов в милицию для Шарковского, без сомнения, был выходом почти счастливым. Если его отдадут под суд за такие пустяки, как незаконная продажа лекарств, то он получит от двух до семи лет и скроется в тюрьме до окончания войны. Потом дело пересмотрят, возможна амнистия, и он освободится.

Именно на это и рассчитывал Иван Васильевич. Шарковский был опытный и очень осторожный враг. Не случайно органы госбезопасности его «прохлопали», как выражался подполковник. Долгое время резидент абвера (военная фашистская разведка) Шарковский жил и действовал в самом центре Ленинграда, и никто, даже работники аптеки, общавшиеся с ним ежедневно, ничего не подозревали. Установлено, что к Лынкису на Васильевском острове Шарковский не ходил и встречались они в других местах. Получив повестку, Шарковский имел достаточно времени, чтобы сообщить Тарантулу о вызове его в милицию. Но как это было сделано, проследить не удалось.

На другой день, в начале пятого, Шарковский отправился на площадь. Шел он по Невскому пешком, неторопливо, иногда останавливался и разглядывал знакомые здания Александрийского театра, Гостиного Двора, Думы, Казанского собора. На площади долго стоял против Зимнего дворца. Может быть, он чувствовал, что надолго расстается со свободой, и прощался с Ленинградом, а может быть, с этими местами были связаны какие-то воспоминания.

На второй этаж управления милиции он поднялся спокойно, но, увидев пост, остановился на площадке. Сейчас он предъявит повестку, дежурный пропустит его наверх, а назад он может не вернуться. Назад выпускают только с пропуском.

…В пять часов в кабинете Ивана Васильевича на Литейном раздался телефонный звонок.

– Товарищ подполковник, докладывает Маслюков. Шарковский пришел. Сидит в коридоре.

– Хорошо. Пускай посидит с полчасика, а потом приступайте к допросу. Меня беспокоит вопрос: сообщил ли он Мальцеву?

– Полагаю, что да, – уверенно сказал Маслюков.

– Мало ли, что вы полагаете. Я, например, полагаю другое. Если он надеялся вернуться домой, мог и не сообщить.

– Что же делать?

– Начинайте допрос. Если он будет все отрицать, значит, рассчитывал на благополучный исход. Если сознается, тогда другое дело…

Томительно тянулось время. Шарковский сидел в длинном, тускло освещенном электрическими лампочками коридоре управления на стареньком, скрипучем стуле и ждал. Двери двести второй комнаты часто открывались. Входили и выходили сотрудники в форме, в штатской одежде, с бумагами, с папками дел, но никто из них не обращал никакого внимания на сидящих в коридоре. Неподалеку от Шарковского на узком столе устроился совсем еще молодой человек, беспечно болтавший ногами. Немного дальше, на скамейке, сидела полная женщина, а рядом с ней крупный пожилой мужчина. Иногда из глубины коридора в сопровождении милиционера проходили на допрос задержанные раньше люди. Минут через сорок из комнаты вышел молодой следователь с розовой повесткой в руках.

– Вы Шарковский? – обратился он к дефектару.

– Я Шарковский, – поднимаясь со стула, сказал тот.

– Проходите.

Огромная комната, несмотря на то что там стояло пять столов, казалась свободной. Три окна выходили во двор, но света было вполне достаточно. Шарковский прошел за следователем и сел на приготовленный стул. Он обратил внимание на то, что все присутствующие в комнате сотрудники при его появлении подняли головы и с любопытством проводили до места.

– Ну так как, гражданин Шарковский? Будем признаваться? – спросил следователь, перекладывая толстую папку на край стола.