Читать книгу "Философы с большой дороги - Тибор Фишер"

Голос порядком испортил мне удовольствие от нашего визита, что до Юппа – ничто не могло омрачить переполнявшую его шаловливую радость: само наше пребывание в этой квартире – унижение и посрамление для противника. Старая дилемма «nous avons voυζ» [Игра слов: voυζ может быть прочитано как французское vous (вы) и как греческое voυζ, (ум). Исходно читается как nous avons vous – кто кого] лишь заставила его фантазию устремиться в нематериальные сферы.

Позавтракав, мы просмотрели записи, запечатлевшие Корсиканца во время трудов праведных, – Юбер раскопал их, перерывая закоулки квартиры, покуда я предавался процессу ментальных интерполяций, пытаясь понять, что же со мной происходит. Записи обличали непрофессионализм любителя, однако Корсиканец, несомненно, полагал, что усилия его чресел заслуживают сохранения для потомства и фиксации на электромагнитных носителях. Операторская работа динамизмом не отличалась: камера была предоставлена самой себе, а, как известно, видеокамерам не свойственно двигаться вокруг объекта съемки в поисках наилучшего ракурса. Освещение могло бы быть и поярче, но в любом случае в кадре главным образом маячила – с удручающим постоянством – кормовая часть Корсиканца, колышущаяся на волнах страсти, мерно вздымающаяся и опускающаяся навстречу очередной красотке, которую можно было угадать под главным героем этих фильмов. Саундтрек был столь же скучен и однообразен: страстные вздохи, мужское или женское сопение, изредка перемежаемые отчаянными возгласами Корсиканца: «Ну что, кончаешь?» – когда он начинал ерзать тазом, пытаясь подхлестнуть экстаз партнерши.

– Золото! Чистое золото! – вынес приговор Юбер.

Если вам приспичило увековечить, как вы торпедой носитесь у себя в бассейне, для этого скорее всего придется пригласить кого-нибудь из друзей на роль оператора или выложить кругленькую сумму за батарею камер, расставленных вдоль плавательной дорожки. Характер сцен, где Корсиканец натягивает гондон на нос (очевидно, это шутливая попытка изобразить слона), или щеголяет в черных чулочках с подвязками (массовка в кадре не представлена), заставляет думать, что он испытывал некоторую неловкость при мысли о том, чтобы попросить соседей о такой мелочи, как поассистировать ему, взяв в руки видеокамеру. «Золото. Высшей пробы!» – гласил Юппов приговор.

Юбер с необычайным тщанием, включив быстрое воспроизведение, просмотрел каждую кассету, дабы убедиться, что он ничего не упустил. За это время я узнал Корсиканца куда ближе, чем мне бы хотелось. Кроме того, Юбер позаимствовал у нашего друга все, что касалось ведения его финансовых дел, розового бегемотика, делающего, если его потрясти, «уа-уа», и фотографию зубастенькой красотки с обнаженной грудью, позирующей на пляже; как уверил меня Юпп – с поистине судебным красноречием, – то была сестра Корсиканца, снятая во время медового месяца.

Телефон был подключен к говорящим часам, сообщившим по-японски, что сейчас ровно четыре (следовательно – максимальный тариф на телефонные переговоры). Юбер предложил мне воспользоваться телефоном, чтобы сделать несколько дорогостоящих звонков за границу. Не связаться ли мне с моим фондом? – в этом было что-то привлекательное. Что сказали бы на том конце провода, если бы я позвонил и выразил свои самые теплые пожелания? «О Гроббс-сан, вы во Франции? Говорите, очень заняты: грабите банки?» Японский этикет, как японский язык (в котором я недалеко продвинулся – освоил сотен пять самых употребительных слов), богат нюансами. Существует целая шкала форм обращения к собеседнику: с водоносом говорят иначе, чем с членом императорской семьи. Я задумался, найдется ли в японском подобающая форма для обращения к тому, кто скрылся, присвоив ваши деньги, и теперь звонит вам с юга Франции в промежутке между двумя налетами на банк.

Благотворительные фонды: как запустить в них лапу

Это совсем легко. Вы находите фонд, готовый предоставить вам солидную сумму, после чего уносите с собой деньги и предаетесь излишествам, не испытывая и тени раскаяния. Мир полон богачей, которые никак не могут придумать, что же делать с собственным богатством; вся штука в том, что люди, нажившие состояния, выраженные десятизначной цифрой, зануды и, не имея ничего на счетах в банке, которым управляют воображение и фантазия, горят желанием покрасоваться в окружении эпитетов «глубокий» и «очаровательный» (в какой-то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас). Разница между нами и ими одна: они могут эти эпитеты купить. Сложность состоит лишь в одном: необходимо блокировать торную дорогу их мысли и устроить засаду на тропе, ведущей их руку к заполнению банковского чека. Но тут необходимые навыки приходят с опытом.

Одна из главных сложностей, с которыми я сталкивался: когда перед вами встает проблема, где бы достать выпивку, люди начинают относиться к вам так, словно у вас проблемы с выпивкой. Я нарвался на это помимо своей воли, когда Фелерстоун...

Фелерстоун 1.1

...с которым мы прошли бок о бок немалый путь. На последнем курсе мы жили в соседних комнатах; я частенько пенял ему за то, что он слишком шумит по утрам, вставая к первой лекции и мешая мне спать: он был физиком. А физики вынуждены ходить на лекции, возиться с элементарными частицами (Фелерстоун что-то такое делал с цирконием) и прочее. Подозреваю, что раннее вставание, упорная учеба и отказ от посещения вечеринок в конце концов сыграли с Фелерстоуном злую шутку: он занял в колледже ту же должность, что и некий Э. Гроббс, который никогда и ни за что не встал рано, не ударил пальцем о палец, не пропустил ни одной вечеринки и сроду не вернул никому денег. В его отношении ко мне чувствовалась затаенная обида (натурально, приглаженная вежливостью). И именно он...

Как трясти благотворительные фонды

...был тем человеком, которому поручили трясти толстосумов (в каждом колледже есть свой ответственный за это дело). В тот раз он обратился ко мне в следующих выражениях: «Никакой выпивки, Эдди. Ни одной бутылки за вечер. И большие-большие, просто ну очень большие деньги!» При этом он жестикулировал, как в немом кино, рассчитывая, очевидно, сделать свою мысль более доходчивой. Во времена Чаплина он мог бы не пасти толстосумов, а зарабатывать эти самые немалые деньги своей пластикой. Все это заставило меня задуматься – а не слишком ли далеко я зашел, если коллега из моего же колледжа считает необходимым беседовать со мной в столь странной манере. Отираясь в различных яхт-клубах, на винных дегустациях и оперных премьерах – это вошло у него в привычку, – Фелерстоун залучил в свои сети миллиардера, который, как выяснилось (к досаде нашего ловца), увлекался философией. Мне было предложено явиться на сцену, слегка пофилософствовать, улестить хозяина и оприходовать чек – сколько нищих и сирых диск-жокеев мысли именно так и поступали в прошлом: являлись к столу вельможи – и раз! «Он помешан на благотворительности. Собирается отвалить пару миллионов, точно... И знаешь... ему понравилась твоя книга».

Рубленый английский Фелерстоуна, без капли иронии, вкупе с обещанием того, что финансирования от филантропа хватит на века и века и не будет ему конца, – все это повергло меня в такой трепет, что я завязал.