Читать книгу "Медовый траур - Франк Тилье"

Она опустилась на репродукцию «Потопа»… Шуршали по бумаге крохотные лапки, поворачивались туда-сюда, словно радары, длинные, загнутые на концах усики… Должно быть, в глубине своего одноклеточного мозга бабочка пыталась понять, что она здесь делает.

– Черт! Что это значит? – рявкнул Леклерк. – Ноев ковчег…

– Должно быть, эта репродукция сплошь покрыта феромонами… Лампу! Ультрафиолетовую лампу! – щелкая пальцами, потребовал Курбевуа.

– Сейчас принесу! – вызвался кто-то.

К нам присоединилась Дель Пьеро, склонилась над картиной:

– Где-то я видела подлинник… – Видно было, что она пытается вспомнить.

А я, натянув резиновые перчатки, взял в руки лежавшую рядом с репродукцией старую Библию в заплесневелом переплете. В ней оказалась закладка, и потому она сразу открылась на нужной странице. Книга Бытия…

– Вы видели его в Лувре, – ответил я комиссарше, ведя пальцем по строчкам. – Это репродукция «Всемирного потопа» Теодора Жерико…[25]О господи… Послушайте, что он подчеркнул!

«И сказал Господь Ною: войди ты и все семейство твое в ковчег, ибо тебя увидел Я праведным предо Мною в роде сем; и всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского…

…И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди; все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло».

Я закрыл книгу, сжал губы.

– Он последователен в своем бреде, – подойдя поближе, сказал Леклерк. – Но при чем здесь эти бабочки?

– Гонцы… Думаю, он использует их как проводников… Им указывает дорогу феромон, а они в свою очередь указывают дорогу нам… Убийца хотел привести нас к этому изображению потопа.

– Хочешь сказать, он с самого начала рассчитывал рано или поздно заманить нас сюда?

– Возможно. И может быть, мы появились здесь раньше, чем он рассчитывал… Он не успел все… убрать…

– Полнейший бред! – пожал плечами окружной комиссар.

Принесли ультрафиолетовую лампу, и Усин Курбевуа приблизил ее к репродукции. Мы, все четверо, наклонились над столом, касаясь друг друга плечами.

Направленный свет. В нем стали видны неразличимые прежде белесые волоконца. Волоконца образовывали буквы, буквы складывались в слова. Невидимые чернила, испускающие в воздух феромон…

– Господи боже! – Леклерк прижал кулак ко рту.

Дель Пьеро закусила губу, у меня окаменела челюсть, будто схваченная внезапным морозом.

Эта нечисть нанесла нам еще один удар. На каждом квадратном сантиметре репродукции убийца написал имена и первые буквы фамилий. Обозначения людей теснились на листе, едва не налезая одно на другое.

Фредерик Т… Жанна П… Одетта Ф… Мишель О… Женщины, мужчины, может быть, и дети…

А вот здесь подряд – Рене М… Ги М… Дамьен М… Фабьен М… – целая семья?

Список. В репродукции спрятан список жертв! Я словно бы увидел воочию, как эти яростные, исходящие злобной пеной волны, выплескиваясь из картины, поглощают живых людей. Я вспомнил чаны, в которых не осталось насекомых. Смертоносная машина приведена в действие, убийца, способный на самые чудовищные злодеяния, занес исполинскую руку…

Леклерк посмотрел на эти невероятные надписи, на яростные водовороты и закрыл ладонями лицо.

– Это только начало… – пробормотал он… – Это только начало…

– Я сосчитал… – выдохнул Курбевуа. – Пятьдесят два… Там пятьдесят два человека…

Имена плясали у нас перед глазами, эти призраки людей, взывающих о помощи, так близко и так далеко от нас. Леклерк в бессильной и мучительной ярости обрушил кулаки на стол. Дель Пьеро обратилась к энтомологу:

– Мы находим насекомых поблизости от каждой из жертв. И раньше в обоих случаях – в исповедальне и на складе оборудования для дайвинга – присутствовал феромон. Скажите, а там вы нигде не заметили ни текстов, ни скрытых имен?

Курбевуа покачал головой:

– И криминалисты из научной полиции просмотрели каждый сантиметр в ультрафиолетовых лучах, и сам я искал… Нет, никаких надписей там не было. Мне очень жаль…

– Черт! Зачем на месте преступления эти блядские сфинксы? Если убийца использует их для того, чтобы навести нас на скрытый след, тогда почему мы там ничего не нашли? Мне кажется, мы что-то проглядели, прошли мимо. Но мимо чего? – почти простонала Дель Пьеро.

Я выпрямился. Голова у меня была одновременно тяжелая и пустая.

– Поеду домой… Ничего уже не соображаю… Держите меня… в курсе, если появится что-то новое…

– Ты что, собираешься нас бросить? – заорал Леклерк. – Сейчас? Когда у нас на руках пятьдесят две возможных жертвы?

– Что поделаешь, комиссар… Мне… в самом деле плохо… Голова раскалывается… Не имеет… смысла…

Леклерк положил мне руку на плечо:

– Извини. Ты ведь и впрямь не спал уже не знаю сколько времени. Отдохни немножко.

– Только… пусть кто-нибудь… меня отвезет… Я без… машины…

– Поло отвезет.

Перед отъездом я через силу, еле шевеля губами, попросил фотографа прислать мне при первой возможности электронной почтой все сделанные им фотографии и сканы всех рисунков. Он пообещал отправить их мне во второй половине дня.

Уже в лодке, среди причудливого нагромождения тяжелого, давящего металла, я поймал себя на том, что обращаюсь к небу с мольбой, прошу за этих незнакомых мне людей… Пятьдесят два человека…

Глава двадцать третья

Никогда еще я не испытывал такого облегчения оттого, что наконец возвращаюсь домой. Усталость отняла у меня последние силы и заглушила печаль. Перед глазами маячил единственный образ: дивная, ангельской белизны подушка…

Летом по воскресеньям народ у нас упоенно развлекается. Люди выбираются наружу, кто прогуливается сам по себе, кто выгуливает в парке собачку, дети в бейсболках играют в мяч… Все дышит радостью жизни. Почти все. Я уныло плелся мимо клумб, потом по аккуратным ровным дорожкам между зданиями.

Осталось сорок восемь ступенек – и вот уже моя пещера, вот дверь, за которой вечная зима, не нарушаемая ничем, кроме бега поездов по рельсам. Нигде я не чувствую себя таким одиноким, как в этих четырех стенах, где мне только и остается, что, наподобие моих поездов, бессмысленно кружить по замкнутым путям. Довольно скучный ад в конечном счете. Но сейчас все это не имело для меня ни малейшего значения. Спать. Я хотел только спать, больше ничего…