Читать книгу "Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри "попаданца" - Герман Романов"

Аракчеев поклонился и быстро вышел из кабинета, а Петр пару раз затянулся папиросой, чувствуя сильную усталость от человеческой сущности. Проще рубить головы налево и направо, выплеснуть скопившуюся злобу, но нужно сдерживаться.

— Ваше величество, разрешите? — Встревоженное лицо вернувшегося спустя пару минут Аракчеева было белее мела. — Передано из Кенигсберга, только сейчас дворцовый почтмейстер получил! Экстренно!

— От кого? — Петр сразу же вскинулся с кресла, недоброе предчувствие сильно сжало сердце.

— От адмирала Ушакова, государь! Позавчера британский флот атаковал и потопил датские и русские корабли у Копенгагена, пароход «Вестник» вырвался через блокаду и у острова Борнхольм встретился с эскадрой Ушакова. Адмирал идет с шестью линейными кораблями к датской столице, дабы принять бой, а пароход отправил в Кенигсберг для передачи вам, государь, искрового сообщения!

— Они нас опередили… — после долгой паузы, взятой на размышления, медленно произнес Петр, выделяя каждое слово.

— Теперь я уверен, что покушение на меня и это нападение — звенья одной цепи. Все правильно: моя смерть вызвала бы замешательство — не это ли самый удачный момент для атаки. Стой! Какой, мать твою, Копенгаген?! Сто против одного, что англичане сейчас нападают на нас везде, где только можно, кораблей ведь у них втрое, если не вчетверо больше нашего. И наверняка эти рыжеволосые бестии наш прошлый блицкриг с Турцией творчески переосмыслили. И вот еще…

Петр резким движением затушил папиросу и тут же закурил следующую, его глаза гневно сощурились. Так происходило всегда с императором в минуту мучительных размышлений.

— Это война, Алексей Андреевич! Причем такая, в которой они пойдут на все! Боюсь, что мои сыновья под угрозой. Скрыть подготовку похода на Индию полностью невозможно — либо у нас, либо у французов произошла утечка информации. Потеря «жемчужины британской короны» для Англии если не смертельный, то очень опасный удар. Немедленно иди отправляй телеграммы. Завтра же собрать Сенат, подготовь мой манифест о начале войны. И еще распорядись — посла приму не в кабинете, а в парке!

Петр сжал кулаки, захрустев костяшками.

— Я с ним поговорю тет-а-тет…

Форт Росс

— Они увезли твою Марию и сына, государь! И Кончиту…

На графа Резанова было больно смотреть: лицо бледное, почти землистое, дрожащие руки, полный боли взгляд. И немудрено — на этом пепелище, что раньше называлось Фортом Росс, он провел уже несколько часов, стараясь помочь тем, кто уцелел после бойни и пожара.

От услышанных слов Николай разом обессилел, усевшись на закопченный, горячий и еще толком не остывший камень. Его молодое тело будто потеряло все силы. Пусть Маша и маленький Петя захвачены, но они живы, и это главное. Но лежащие кругом тела убитых взывали к отмщению, и Николая захлестнула вспышка ярости, разом вернувшая ему силы. Он положил ладонь на плечо Резанова и крепко сжал пальцы:

— Вставай, Николай Петрович, нам нужно помочь тем, кого еще можно спасти…

Каменный дом Орловых в два этажа с большим балконом, покоившимся на массивных колоннах, бывший резиденцией царя Сибирского, потерял все свое первоначальное великолепие. Закопченный, с черными провалами окон, словно с выбитыми глазами, дворец рождал не успокоение в душе, а бессильную ярость.

Николай медленно обошел весь двор, внимательно рассматривая тела погибших. Немногочисленный гарнизон из четырех отставных стрелков, старого дворецкого, когда-то служившего в гренадерах, и столь же почтенного казака, полег полностью.

Николай наскоро ощупал патронташи, лишь в одном из них оставалось два патрона. Странно, но нападавшие не взяли ни одной «кулибинки» — винтовки валялись рядом с телами.

— Они хорошо знают, государь, что наших патронов к ним не найти да и не сделать!

Граф Резанов уже полностью пришел в себя и снова был энергичен и деятелен. Однако, взглянув в его не только постаревшие, но и помертвевшие глаза, Николай понял, что друг сейчас движим одной мыслью и желанием — жить только для того, чтобы отомстить.

Но сам Николай не чувствовал в душе такой ярости, будто все внутри обратилось в застывший лед. Сделав несколько шагов, он встал перед телом женщины, в руке которой смертной хваткой была зажата сабля.

— И тебя, Матрена, убили…

Николай присел на корточки, и, надавив пальцами, смежил теплые еще веки. Затем, тяжело вздохнув, набросил обгоревшую, всю в дырках попону на изувеченное огнем тело.

Старую казачку он уважал за ту искреннюю любовь, которую она, бездетная, дарила Маше с первых дней ее жизни. И вспомнил, как Матрена постоянно называла ее «доченькой», даже когда та стала царицей Сибирской.

Но стоило Маше родить первенца, как старая казачка принялась называть ее уже «матушкой», а маленького царевича пестовать с такой любовью и нежностью, что и родным детям вряд ли перепадает.

И тут боль так резанула сердце, что Николай Петрович застонал, опустившись на землю, чувствуя, как внутри бешеное пламя воспылавшей с новой силой ярости пожирает прежде каменный лед в душе. И прошептал, обретя главную цель своей жизни:

— Я отомщу…

Копенгаген

— Совсем распоясалась «владычица морей»! Как на смотре, даже флагами разукрасились — победу празднуют!

Капитан второго ранга Алексей Самуилович Грейг, улыбаясь, смотрел на стройную линию британских кораблей, выстроившихся на рейде Копенгагена.

Вот только улыбка русского офицера не сулила британцам ничего доброго. Судя по безмятежности, британцы вряд ли предполагали, что их ждут незабываемые впечатления от встречи с тремя русскими броненосцами.

За флагманским «Медведем», шедшим под брейд-вымпелом самого Грейга, натужно работая машинами, следовали «Шатун» и «Гризли», за которыми пристроились две канонерские лодки.

«Косолапые» пришлись к сердцу молодого моряка — вдвое больше по водоизмещению, чем его прежние «кабаны», они и «одеты» в более надежные панцири из самой лучшей шведской стали.

Паровые машины утроенной мощности двигали броненосцы с приличной скоростью в восемь узлов, что делало их страшным противником для любого парусного корабля.

Убежать от них смогли бы лишь самые быстроходные из вражеских кораблей, и то при попутном свежем ветре. Вот только мореходность у «медведей» была отвратительной — при том же свежем ветре в море лучше было не соваться, дабы не пойти колуном на дно.

Хотя все на свете относительно, в сравнении с теми же черноморскими «кабанами» балтийских «косолапых» можно было считать невероятно плавучими «ходоками».

— Поднять сигнал! Рвем вражескую линию надвое! Канонеркам атаковать арьергард неприятеля, уйти на мелководье и держать дистанцию. Броненосцам разорвать корде-баталию и авангард! Машины — на полный ход, принять два румба вправо!