Читать книгу "Тибетское Евангелие - Елена Крюкова"

И сказала так: Радуйся, Путник, долго ждала тебя! Добр мой дом будет для тебя! Останься, отдохни! Я, Мать Зверей, как подобает встречу тебя!

Закричали слуги и служанки, забили музыканты в большие барабаны, окружили люди меня кольцом, и увидел — слона ведут.

Ко мне ведут слона!

И еще одного — царице ведут.

Раджа взбирается в паланкин, лежащий на бамбуковых стеблях на плечах у смуглых слуг, головы их обкручены белыми тюрбанами, живые змеи обвиваются вокруг их черных лоснящихся шей!

Вот, говорит мне раджини, это твой слон, дарю его тебе! Влезь на него! Помогут тебе!

Рослые мужчины присели на корточки и выставили вперед широкие, как лопаты, ладони, чтобы мог встать на ладони их и на слона залезть.

Так сделал.

Мать Зверей сидит на другом слоне, наши головы вровень, наши глаза скрещивают лучи свои.

Глаза ее горячо делают сердцу.

Опускаю глаза вниз: где вы, спутники мои?

Буйволов им подвели, на буйволах сидят, смеются!

Верблюдов наших слуги ведут в поводу, напоить и накормить.

Так сидим с раджини на слонах; глядим друг на друга.

И так говорит: Хочешь ли увидеть детей моих?

Отвечаю: Хочу! Ибо знаю, что тайну зверей знаешь!

Отвечает: Ее знаешь тоже. Потому и предвидела приход твой ко мне.

Ее слон пошел впереди, мой слон ступал ему след в след.

Слышал внизу крики челяди; слышал биение бубнов и барабанов праздничных; видел шевеленье голов, яркие сари, блеск пик и секир.

Так прибыли на слонах во дворец Красного Раджи и раджини его, Матери Зверей.

Спешились. Вкусными яствами угощали меня и друзей моих; пробовали и восхищались.

Слуги вносили подносы с еще более превосходными кушаньями, уносили объедки, грязную посуду; а посуда была золотая, ложки золотые, бокалы из чистого золота, изумруды для красоты впаяны в желтый металл.

Наливали из кувшинов вино; пили, утирая рты ладонями, и веселились.

Так пребывали мы в пиршестве и довольстве во дворце Красного Раджи.

Вкусили мы всех яств, и встала Мать Зверей и так сказала: О Исса великий! Почтил ты присутствием своим дворец мой. Почти же благосклонностью своей детей моих!

И знал: про зверей говорила, детьми называя, ибо была истинная Мать им.

На поляне стоял конь, подрагивал блестящей кожей. Без повода, свободен.

Раджини подошла близко, протянула руку, конь взял губами угощенье с ладони Матери. Тихо заржал. Говорил о любви.

Гладила Мать морду его; целовала коня в доверчивые глаза его.

На поляну, слыша призывное ржанье коня, стали сбираться звери, дети Матери своей.

Выкатывались медведи черными огромными шарами; садились, застывая черными мохнатыми пирамидами.

Выходили, шурша по траве хвостами, синегрудые павлины, и распускали хвосты свои, и горели перья зеленым светом, мерцали и вспыхивали.

Ползли ядовитые змеи.

Выпрыгивали обезьяны, катились к ногам Матери.

Изгибаясь, склоняя пятнистые головы, шли леопарды.

Весело скатывались вниз с деревьев смелые белки.

Медленно влачили панцири угрюмые черепахи, робко высосывая из костяной дыры мертвые, высохшие лики.

Проламывая путь в чащобе, выходили на поляну слоны.

Выбредали на свет из тьмы волки, зеленью смерти наливались зрачки их.

Мать Зверей раскинула руки.

И звери, что вышли навстречу Матери своей, пропели, протрубили, прокричали славу ей!

Такой хор слышал впервые; и уже никогда не услышу.

Видел: черный медведь сидел недвижно, Мать подошла к нему и за шею обняла, лицо к его морде прижала.

Видел: змея обвила ноги Матери, и Мать смеялась, руки к небу воздев.

На кончики пальцев Матери сели колибри, и все десять птиц пели славу Матери своей.

Подошли волки; каждого теребила Мать любовно по шерсти, и лизали волки руки ее, будто верные собаки.

Белки сидели на плечах Матери; леопарды толкали носами ладони Матери; черепахи подползали и ложились рядом со ступнями Матери; обезьяны кувыркались по траве вокруг Матери.

Вышла черная пантера, терлась затылком о колени Матери, и Мать трепала пантеру за холку, ласковые слова говоря.

При этом глядели на меня одного глаза Матери.

Знал: неспроста на меня глядит.

Взглядом отвечал: Да, люблю детей твоих, Мать!

Ибо ты Мать; ибо все мы дети твои.

И улыбалась, видя, что понимаю ее.

И улыбался, видя, что разделяет радость мою.

Так радовались детям Матери мы оба.

Вышла на поляну корова, крикнула громко, Мать призывая.

Служанка поднесла ведро Матери, и стала корова, и обернула голову, на Мать покорно глядя: возьми молоко мое, о Мать!

Поглядела Мать на меня, так сказала: Подойди, о Исса! Научу тебя корову доить!

Так сказал: О, с радостью, Мать!

Подставила Мать Зверей ведро под розовое вымя, взяла мои руки в свои, гладила так нежно, будто пальцами, как губами, руки мои целовала.

И ощутил неведомую дрожь внутри себя.

И так сказала: Так же, как ласкаю я твои руки, Исса, так должен ласкать ты вымя коровы, ибо священна она! Тогда польется молоко из сосцов ее. Тогда отдаст корова тебе дары свои.

Прикоснулся к тяжелому вымени.

Музыкой зазвучали струи молока, падая вниз, о днище ведра разбиваясь!

И смеялся, глядя, как из-под пальцев моих вырываются белые струи, вниз ударяя!

Наполнялось ведро. Смеялась раджини, созерцая, как умело дою корову!

Когда вровень стало густое молоко с краем ведра, положила руки Мать Зверей мне на плечи.

Ощутил жар рук ее. Замер.

Вспомнил мать мою. Там, далеко. В Назарете. Оставленную мною для дальнего путешествия, для жизни иной.

Грудь стеснило. Горло петлей захлестнуло. И не мог говорить.

Мать Зверей так стояла. Ладони ее холстину плаща моего прожигали.

Так сказала: Хорошо ли тебе было доить корову, о Исса?

И не мог говорить.

И так прошептала: Поговори с ней. Корова — раджини всех живущих. Не умеем быть ей благодарными. Поклонись ей. Поцелуй ее.

Поднялся с земли. Руки мои пахли молоком. Встал на колени перед коровой. Человечьи глаза на меня глядели, и человечий вздох из коровьей груди раздался.