Читать книгу "Пройдя сквозь дым - Алексей Бессонов"

– Хорошо, – Ланкастер встал и прошелся по лаборатории. – Тогда мы сейчас перекусим и вернем вас домой. Будем ждать новостей – пока вы для нас их главный источник…

* * *

Открыв глаза, Андрей машинально посмотрел на слабо светящееся табло хронометра, встроенного в стену его комнатки: было без пяти четыре. Он поворочался в постели, но, поняв, что заснуть уже не удастся, выбрался из-под легкого одеяла и отправился в санузел. Есть ему пока почему-то не хотелось, и поразмыслив, Огоновский решил прогуляться по территории клиники. Проходя по боковому коридору, ведущему к тыльному подъезду комплекса, он вдруг остановился и замер в неожиданности: где-то недалеко раздавались едва слышимые звуки рояля. Андрей прислушался. Слева, в тупике короткого коридорчика, находилась релакс-рум-5, служащая сейчас временным обиталищем леди Суинни, и там действительно стоял рояль. Огоновский заинтригованно хмыкнул: строение кистей ей, в принципе, позволяло подобные эксперименты, однако ж доктор готов был поклясться, что неведомый пианист исполняет не загадочную чужую мелодию, а нечто из древних европейских классиков.

Подойдя к двери, Андрей набрал известный ему код охранной системы и вошел в релакс-рум. Картина, увиденная им, заставила его приподнять в недоумении брови. Посреди просторного помещения с частично закрытыми жалюзи панорамными окнами сидела в глубоком кожаном кресле Суинни, одетая в легкий светлый комбинезон медслужбы Коонфедерации. В правой руке она держала бокал с вином, а левой плавно чертила в воздухе какие-то фигуры; глаза ее были прикрыты. За роялем, низко опустив голову – так, что распущенные волосы почти закрывали ему лицо, находился уинг-генерал Виктор Ланкастер. Китель его вместе с галстуком валялся на диване, белая шелковая сорочка без погон была расстегнута почти до пупа. Странно, но более всего Огоновского поразила не конфиденциальность обстановки, а изящная монограмма VL, вышитая золотом на правом рукаве гренадера. Услышав звук шагов, Ланкастер прекратил играть и развернулся вместе с табуретом.

– Из-звините, – забормотал Огоновский, приходя в себя. – Добрый день, леди Суинни.

– Это хорошо, что вы проснулись, – как ни в чем ни бывало заметил Ланкастер. – Прилетал Чандар, привез Суинни и рассказал, что утром почти у него на глазах был очередной выброс. Где-то над горами, как я понял.

– И что? – напрягся Огоновский.

– Ничего интересного, то есть какая-то ерунда – гнилые бревна, как он изволил выразиться. Но выглядел наш физик довольно возбужденным. Собственно, он прилетал для того, чтобы забрать какую-то дополнительную аппаратуру. Сказал, что до завтрашнего дня ни его, ни дипломата нам ждать не стоит. Вы, кстати, уже обедали?

– Еще нет, – мотнул головой Андрей. – Я, собственно, собирался погулять для аппетита в саду.

– А, – непринужденно взмахнул рукой гренадер. – Ну, когда нагуляете, приходите, перекусим вместе.

Огоновский согласно кивнул и вышел обратно в коридор. Дверь за его спиной плавно встала на место.

“ Вот это дела, – подумал он. – Неплохой культурный отдых, черт меня побери. Гренадерский генерал в самом куртуазном виде наяривает на рояле для разбалдевшейся чужой кошки. Расскажи мне кто о таком – не поверил бы никогда в жизни. Это уже не гусарство даже, а театр абсурда какой-то. Хотя, с другой стороны, законом не запрещено…”

На выходе слегка пахло озоном: стерилизатор здесь работал и днем и ночью. Андрей привычно прошел через автоматическую шлюзокамеру и, кивнув охраннику на ступенях, спустился в сад.

Деревья доставили с какой-то из планет Конфедерации уже взрослыми. Кое-где на ветвях виднелись первые плоды, пока еще мелкие. Огоновский присел на скамейку в тени высокой раскидистой яблони и глубоко вздохнул. В прежние времена он легко мог месяцами спать урывками, без намека на какую-либо размеренность – теперь же насыщенная событиями ночь и недолгий дневной сон оставили в голове неприятный туман. Избавиться от него было нетрудно, но Андрею не хотелось давить себя химией, какой бы безвредной она ни казалась.

– Хорошо, что я еще способен хоть чему-то удивляться, – пробормотал он, доставая из кармана комбинезона сигареты. – А с другой стороны, в ней действительно есть некоторое очарование… но все же Ланкастер? Кто бы мог подумать!

Все то, что ему приходилось слышать о командире почти забытого уже легиона “Мастерфокс”, никак не стыковалось с только что увиденной картинкой. Да и, кроме того, с первой же минуты знакомства Андрей видел в Ланкастере умного (еще бы!), но предельно жесткого и мрачного человека, не способного даже на мгновенную вспышку сентиментальности. Чего стоила его выходка с временным чинопроизводством их союзников из Хуско. Формально Ланкастер не имел таких полномочий, а значит, совершал воинское преступление. Но – так же формально, – ни один трибунал, исходя, в данной ситуации, прежде всего из соображений престижа Конфедерации, не мог отменить его решения. Загнанной лошади плети уже не страшны, так же не страшен любой приговор человеку, прошедшему через военные суды по обвинению в геноциде в отношении представителей собственной расы. Ни один судья, находись он в здравом уме, никогда не решится выносить ему обвинение в превышении служебных полномочий, учитывая, когда и при каких обстоятельствах оное превышение имело место. Это будет уже не суд, а просто анекдот, хохот на всю “обозримую часть Галактики”.

И все же другой – да-да, кто-то другой, лишенный этой жесткости и бронебойной уверенности в себе, – наверняка предпочел бы не рисковать. Подставятся союзники или нет, неизвестно, проще попытаться сделать так, чтобы этого не случилось! – а тут-то шея уже свернута. Но Ланкастер защищал союзников заранее, сразу снимая с них львиную долю ответственности. Временное чинопроизводство с принятием присяги на верность Человечеству, – извольте, раз они в чем-то виноваты, то сперва ответят перед нашим судом. А формулировка суда будет чеканной: “Действия согласно приказу вышестоящего начальника в условиях неясной оперативной обстановки”. Не виновны; могут требовать перевода на действительную воинскую службу в рядах Вооруженных Сил Конфедерации Человечества.

Кто-то там, на том берегу, хочет судить наших солдат?

Огоновский глубоко вздохнул и бросил окурок в стоящую рядом урну. Более всего ему не хотелось сейчас думать о заговорах, клерикальных интригах и тайнах. Ему хотелось услышать пение птиц – здесь. Под этим чужим небом, в судьбе которого он уже принимал однажды самое непосредственное участие. Но птиц в голодных полуразрушенных городах давно съели…

Он вдруг вспомнил себя мальчишкой, стоящим на высоком обрывистом берегу могучей зеленой реки, сонно несущей свои воды на юг. Он стоял и смотрел на огромный прогулочный лайнер, медленно идущий вниз по течению. Палубы корабля пестрели яркими нарядами веселящихся пассажиров, слабый теплый ветер доносил до него сочные аккорды оркестра. Судно уходило все дальше и дальше, постепенно скрываясь в легкой дымке над рекой, а он оставался на этом обрыве, никем, скорее всего, и незамеченный.

Вот прекрасный корабль исчез, навсегда уйдя из его такой короткой еще судьбы, но что-то осталось в мальчике на высоком берегу, что-то неуловимое, способное вдруг вернуться – когда-нибудь, – тихим ветерком пережитого некогда волнения, заставившего его провожать тот, растворенный уже в пене воспоминаний, огромный белый лайнер.