Читать книгу "Синий краб - Владислав Крапивин"

— Стой, брат космонавта, — с усмешкой сказал человек в плаще. — Ты, кажется, шёл в другую сторону.

— Я иду, куда надо. Я знаю свою дорогу, — бросил ему Нааль.

Но дороги уже не было. На пути стоял, расставив ноги и тупо опустив голову, третий, и мальчик понял, наконец, кто перед ним.

Вдруг он услышал, как по недалёкому шоссе ползут с медленным шипеньем тяжёлые транспортёры.

— Эй, на дороге! — громко крикнул мальчик, надеясь, что кто-нибудь откликнется, придёт на помощь. Стремительное эхо промчалось по лесу, ударяясь о деревья. Никто не отозвался. А те, трое, шарахнулись было к кустам, потом замерли.

— Нельзя оставаться, — торопливо проговорил низкий.

— Тогда скорее, — властно сказал человек в плаще, и все трое двинулись к Наалю.

«Так вот они какие,» — подумал мальчик, удивляясь, что не чувствует страха. Только стало холодно в груди, словно перед прыжком с парашютной вышки. Он прижался спиной к могучему стволу, держа у бедра складной маленький нож Александра…

Солнечное утро горело в росе. Александр торопливо шагал по тропинке. Он миновал еловый лес и вышел на поляну. Тут он увидел Нааля.

Мальчик лежал вниз лицом, положив голову на согнутых локоть левой руки и вытянув правую руку. «Заснул,» — подумал Александр. — Устал и заснул, не добравшись до дома. Эх, малыш…»

— Нааль, что же ты? Разве это дело?.. — громко сказал он и шагнул к братишке.

И стало вдруг тихо-тихо. И деревья перестали шуметь, испугавшись собственных голосов. И настороженно замер в чаще суетливый дятел. И шумное лесное эхо, вздрогнув, оборвало свой крик… Только в тесном корпусе ручных часов отчаянно и беспорядочно бились маленькие звонкие шестерёнки.

И, не доходя двух шагов, остановился Александр, потому что была лишь середина июля, а листья брусники у виска мальчика покраснели, как в октябре…

Море было совсем как на Земле, — ласковое, светлое. Маленькие волны бились о каменистый берег, рассыпались фосфористыми брызгами. Над водой повис голубой громадный шар — открытая Дюгаром планета. Он назвал её именем погибшего штурмана.

Чудесный свет плескался в море, дробился на камнях, сверкал на корпусе «Прометея». Яркие блики горели на прозрачных шлемах людей. Шлемы были откинуты за спину, люди дышали воздухом незнакомой планеты.

Александр остановился перед гладкой отвесной скалой и поднял лучемёт. Четверо космонавтов встали позади командира. Тонкий розовый луч ударился о скалу и пополз, выплавляя на камне слова:

14 октября 207 года по солнечному исчислению

здесь впервые ступили жители Земли,

По суровой традиции космонавтов

мы назвали эту планету

именем того, кто погиб на пути к ней…

Александр вдруг повернулся к товарищам.

— Полное имя, пожалуй, не нужно? Отец назвал его Натаниэлем, в память о своём друге — гидробиологе Энглюке.

— Не надо. Мы звали его не так, — сказал один из астролётчиков.

…Утро здесь наступает быстро. Солнце стремительно взлетело над морем, рассыпая розовый блеск.

Оно было совсем не таким, каким видел его Дюгар, а яркое, горячее… Лучи его заскользили по скалам, и плавленый камень заблестел вокруг дымящихся ещё слов:

ЗЕМЛЯ НААЛЯ 1960 г.

Похлебка с укропом

Пашка появился стремительно. Он уперся ладонями в подоконник и, перебросив через него сразу обе ноги, прыгнул в комнату.

— На мельницу пойдешь?

— А?

— А — дважды два, пустая голова, — деловито сообщил Пашка. Но все-таки повторил:

— Пойдешь на мельницу?

Это была великая милость: Пашка, для которого я был просто «соседским головастиком», сам предлагал мне свою компанию!

Удивительно! Это надо было обдумать, понять, что к чему. И еще надо было узнать, далеко ли эта мельница, зачем туда идти и когда вернемся. А то придет с работы мама, а меня нет. Ого, что будет!

Но вместо этого я сказал:

— Тогда я тоже ходил, когда вы в Мухин огород лазили. Я караулил, а вы морковь жрали. А мне фиг что дали. Только две морковки. Дурак я, да?

Мне вдруг вспомнились те две тощие морковки. Наешься ими, что ли? И стало обидно. А в своей комнате я был хозяин и с Пашкой мог разговаривать смело.

Но он не разозлился. Он покачал босой ногой и, глядя в сторону, сказал:

— Все по две съели, только Южка четыре, прямо в земле. А больше мы нарвать не успели…

Я вспомнил худого большеротого Южку, как он вылезал из-под забора. Губы его были в земляных крошках, а круглые уши еще шевелились, он дожевывал…

— А на мельнице что?

— Что-что! С дыркой решето… Голуби туда прилетают кормиться. Поохотимся.

— На голубей?!

— Из них в некоторых странах жаркое жарят. Лучше, чем из курицы. Пробовал курицу?

Я сказал, что пробовал. Я не помнил, но ведь пробовал же когда-нибудь, наверно. Хотя бы до войны…

— Рогатку не забудь, — сказал Пашка.

Ну, все сразу стало ясно. Пашка знал, что рогатка у меня мировая, из мягкой белой резины от противогаза. Мне ее сделал одноногий квартирант дядя Вася, который жил у нас весной после госпиталя. Конечно, Пашка выпросит пострелять. Но зато я сразу почувствовал себя увереннее.

— Кто еще идет?

Пашка кивнул за окно. Из-за подоконника, словно круглая луна, медленно подымалась голова Стасика.

— Я тоже пойду, — сообщил он. Подумал и перекинул через подоконник ногу в черно-красной бархатной штанине. Это были американские штаны, Стаськин отец их получил где-то по товарному ордеру.

— Дверей на тебя нет? — прикрикнул я. Со Стаськой можно было не церемониться. Подумаешь, напялил заграничные шкеры, да лазит в чужие окна.

Стаська ногу не убрал, но и в комнату не полез. Так и остался верхом на подоконнике.

— Ну, пойдешь? — дернул бровями Пашка.

— Пойду. Пол вот подмету…

Я схватил жесткий березовый веник и начал добросовестно разгонять по углам пыль. Пашка сел на табуретку и послушно поднял ноги. Он сегодня вообще был какой-то не такой: почти не насмешничал, головастиком меня не обзывал.

Задумавшись, он по-прежнему сидел, поставив пятки на сиденье и уткнув подбородок в колени.

— Пашка… — сказал я. — Ты сегодня какой-то… тихий, что ли…

Он встряхнулся.

— Да не… это так… — Он посмотрел на меня серьезно и вдруг признался: — Мамка все утро опять ревела.