Читать книгу "Пир во время чумы - Николай Леонов"

– Попробую, но ничего не обещаю, – ответил помощник. – Кто будет договариваться с телевидением?

– Вы, частично я. Но вам, лично вам, следует встретиться с телезвездой и переговорить. Лично переговорить, не по телефону. – Сыщик убрал из голоса легкость, давил каждым словом.

– А если все провалится? – неуверенно спросил помощник.

– Вылетите с работы. Я жертвую неизмеримо большим. – Гуров почти хамил. Его тон оказал должное воздействие.

– На меня плевать, я ответственен перед шефом.

– Он политик, в прошлом спортсмен, должен понимать: хочешь нокаутировать – обязательно раскрываешься, рискуя налететь на встречный удар… Желаю вам твердости и смелости. Буду звонить.

– Да что я…

Гуров положил трубку и передразнил абонента:

– «Да что я»… Каждый прикидывается муравьем, оправдывает свое бездействие.

– Лев Иванович, вы кого уговариваете? – спросил Классик.

– А вас троих чтобы я больше не слышал и не видел. Вы составляете смету, получаете деньги, карабкаетесь, цепляетесь, кусаетесь. У тебя в госпитале поклонницы остались?

– Если только медсестра, – неуверенно протянул артист.

– На уровне главврача я решу, мне нужны две, лучше три медсестры, – сказал Гуров.

– Как ты догадался? – удивился Станислав. – Ты противный мужик, я тебя не люблю.

– Я не девка, меня любить не обязательно. Еще один звонок, и поехали. – Гуров вновь взялся за телефон.

Примерно месяц назад Гуров уже разговаривал с супругой популярнейшего телеведущего. Маша, так звали жену звезды, даже по телефону произвела впечатление интеллигентной, обаятельной женщины. На этот раз он не мог долго пробиться в Москву, затем был занят московский номер. В конце концов, когда, казалось бы, все препятствия преодолены, строгий женский голос произнес:

– Здравствуйте, я не могу позвать к телефону Машу, она больна. Извините.

Но сыщик успел сказать, не дал строгой даме положить трубку:

– Простите, вас беспокоит не поклонник Марии или ее знаменитого супруга, а из милиции, по неотложному делу.

– Неотложное дело – это разбитое окно, – язвительно заметила дама. – Участковый заходил, стекло мы давно вставили.

– Рад за вас. Говорит полковник Гуров. Вы не можете позвать Марию, я понимаю, но отнести к ней аппарат вас не затруднит?

Видимо, звание и безукоризненная вежливость произвели впечатление, но не сломали оборону окончательно.

– Да поймите, полковник, у девочки температура, горло…

– Клянусь вам, – перебил сыщик, – Маша не станет разговаривать. Она лишь меня выслушает и положит трубку.

– Пять минут, и я вас разъединю, – смилостивилась дама.

– Здравствуйте. – Голос у Маши действительно сипел. – Лев Иванович, это вы?

– Виноват, не разговаривайте, слушайте, надеюсь, скоро поправитесь, – быстро проговорил Гуров. – Вскоре к вашему мужу обратятся из думской фракции с просьбой об интервью. Это крайне серьезно. Заверьте супруга, просьба продиктована отнюдь не желанием одного из кандидатов в начинающейся гонке покрасоваться на экране. Вопрос крайне серьезный и далеко не безынтересный для вашего супруга.

– Он не нуждается в рекламе, – суховато сказала Маша.

– А я рекламы так просто боюсь. Я работаю на земле, есть у нас такое выражение: мне только и не хватает, чтобы меня видели по телевизору, а затем подстрелили на улице. Желаю вам скорейшего выздоровления, и передайте поклон супругу.

Сыщик положил трубку, отер платком лицо.

– Все, что можно сделать языком, сделано. Осталось лишь храм поставить. – Он прошел к ширме.

Глаза Капитана смотрели осмысленно, беззлобно, даже с некоторым сочувствием.

– Я рассчитываю на тебя, Алексей Иванович, будь другом, не подведи. – Сыщик пожал его худую руку. – Может, и свидимся.

– Это ты брось, мент! Не дави на жалость. – Капитан сел. – На таких, как ты, только и пахать.

– Спасибо, за это не волнуйся: пашут, даже не распрягают. – Гуров пожал руку Сильверу, показал кулак Классику, кивнул Станиславу на дверь. Сыщики вышли на улицу и остановились – казалось, перед лицом опустили черный бархат. Они немного постояли, темень рассеялась, глянули подслеповатые окошки домов на другой стороне улицы. Справа шевелились фигуры, слышался шепот.

Гуров снял машину с сигнализации, сел за руль, врубил фары. Несколько женщин стояли у забора, прикрывая лица от резкого света.

– Никак нашего дозорного пришибли? – спросил Станислав.

Гуров не ответил, ощущая беду, вынул из ящика мощный фонарь, выбрался из автомобиля, направился к собравшимся.

– Изверги, мужиков вам не хватает, детей кончаете? – Голос звучал высоко, отчаянно.

Гуров подошел, чиркнул лучом по ногам, выхватил лежавшее на тротуаре маленькое тело и быстро отвернулся. Он осветил себя и подошедшего Станислава, который с ходу напористо и зло сказал:

– Ясное дело, никто ничего не видел и не слышал!

– А пошел бы ты, смельчак херов! Сейчас коромыслом перекрещу, враз поумнеешь. – У моложавой крепкой женщины в руках действительно было коромысло.

– Я, сестренка, крещеный, – ответил Стас. – В милицию, конечно, не звонили? – Он присел, положил ладонь на лоб Петра. – Примерно с час, сразу, как вышел.

– А тебе больше других надо? – одернул друга Гуров. – У них своя жизнь, свои счеты.

– У тебя, командир, детей нет, партбилет отобрали, в церковь ты не ходишь, – поняв друга и подыгрывая ему, резко говорил Стас. – Бабоньки, схороните по-людски, пацан еще, божий человек.

– Его ко мне в сад кинули, – начала объяснять худая старуха. – Он бутылки собирал, я его видела.

Стас сунул старухе сто рублей, перекрестился.

– Схороните да помяните. – Стас пошел догонять Гурова, когда услышал:

– Ты случаем не ошибся, мил человек? – старуха ковыляла следом, показывала стольник. – Много дал.

– Ошибся, – кивнул Стас. – Но я, мать, человек верующий, а деньги обратно брать грешно. – Он широко перекрестил женщину, сел в машину.

– Как последний фраер, – шептал Гуров. – Я ублюдку этому на обувку дал, пожалел змею.

– Торопимся, думать не успеваем, – сказал Станислав. – Считай, пустой крючок словили. Лоху последнему понятно: не мог Мефодий придурка в рваных кедах за нами пустить. Старик палку перегнул, а мы сломали, и парня зарезали.

Гуров дернул с места так резко, что Стас поперхнулся, через некоторое время спросил:

– Я сам-то не перегнул, святым прикинулся? Ведь, если по делу, у нас к нищему интереса нет, мы менты. Я ломался, желая артистов защитить. Слух пойдет, что мы вроде переживали, и тогда бандиты артистов спалят.